Обнаружила, кажется, что не выставляла это тут. Непорядок. Как-то плохо кидать по кускам и не докидывать.
Джим/Молли. Вообще-то, практически ориджинал. Мистика, недо-сказочная атмосфера. Но, если честно, мне бы туда хотелось.
__
Молли никогда не считала себя красивой.
Ей часто говорили, что она «хорошенькая», «добрая», «голова на плечах – и уже хорошо». Хупер прекрасно знала, что это значит примерно одно:
- Ты, конечно, не красотка, но женой будешь хорошей, - поговаривала мать ей вечером, расчесывая ее волосы, и Молли было все равно. Она не хотела быть хорошей женой, не хотела быть «красоткой». Она просто хотела быть Молли. Ей нравилось это ощущение себя. Молли подолгу рассматривала собственные ладони, испещренные крошечными линиями, и размышляла о чем-то.
Почти все детство Молли провела у бабушки в деревне. Она любила стойкий пряный запах диких цветов, бьющий по рецепторам, когда ее нога ступала на широкое поле. Ей нравился ветер, который ерошил ее волосы, и они путались, и Молли расчесывала их пальцами, пытаясь привести в порядок. Молли уходила далеко в поле, разводила руки и запрокидывала голову, вслушиваясь в шум колосьев и высокой травы, цветов и трепет деревьев, которые покачивались поодаль. Она не дышала какое-то время, а потом принималась кружиться, и вместе с ней ветер прогибал ближайшие растения, да так, словно все живое кружилось вместе с ней. И она слышала музыку, которую никто не слышал. И видела то, чего никто не видел.
читать дальшеОднажды он пришел к ней. Молли дремала в лесу на лужайке, устав и заблудившись, обвив руками дерево, и почувствовала чужое присутствие почти сразу. Она распахнула глаза испуганно, ощутив леденящую атмосферу ужаса, и увидела мальчика.
- Привет, - сказал он, - меня зовут Джим. Ты очень красивая.
Джим был бледен, у Джима были огромные темные глаза. И он был мертв. Темные ветки и тени просвечивались сквозь него совсем немного, но он был осязаем – под его шагом сминались травинки, а девушка ощутила холодное дыхание на своей щеке, когда он присел рядом с ней на корточки. Молли знала это так же, как и то, что она недавно ела песочное печенье.
- Я боюсь тебя, - произнесла она, - уйди.
- Я могу провести тебя домой, - ответил он, картинно указав куда-то в сторону. Молли помнила, что пришла оттуда, но не знала, как долго бродила по кругу в лесу. – Но взамен ты будешь приходить сюда часто.
- Как часто? – спросила она напряженно. Джим улыбнулся просто и обезоруживающе.
- Каждый день, когда будешь у бабушки.
Молли не стала расспрашивать, откуда он знал о ее бабушке. Она согласилась, потому что никогда не видела живых мертвых, и ей хотелось посмотреть.
Джим не был пугающим и не был грозным, он смешил ее своими рассказами, хотя умер уже лет двадцать назад и юмор у него должен бы быть старомодным. Молли узнала, что родился он где-то в конце шестидесятых, но не знала, почему Джим умер. Однажды она спросила его об этом.
- Я сделал кое-что скверное, - ответил он уклончиво, и Хупер заметила, как Джим взъерошил свои волосы на затылке, и больше не заводила вопросы на эту тему.
Джим знал, где живет белка, где раньше ходили люди, кто и что сказал в лесу за время его пребывания здесь. Он никогда не спотыкался о ветки, но если бросить в него шишку – он все чувствовал и отвечал насмешливым шипением на попытки Молли его раздразнить. Иногда они играли в прятки, и Джим вырастал прямо из тени, срывая с губ Молли крик, обхватывая ее руками и целуя где-то за ухом. Молли смеялась и вырывалась, а Джим тянул ее глубже и глубже в лес.
- Я люблю тебя, Молли, - говорил он часто, - очень люблю.
Она не воспринимала это всерьез, хотела не воспринимать, и они были вместе все лето и осень, и Джим почему-то взрослел вместе с ней, его лицо становилось тверже и жестче, сам он весь вытягивался, но Молли не могла понять, как это возможно. А спрашивать не осмеливалась.
Джим все же стал слишком сильно по ней скучать.
Он начал приходить к ней ночью, распугивая сны своим дьявольским смехом, и Молли просыпалась в слезах. Невидимый ночью, Джим пугал ее еще больше, и она всхлипывала и отталкивала его руки от себя. Джим становился одержим ею. Она чувствовала его взгляд за завтраком и во время чтения, Джим оплетал ее словно коконом, требуя все время посвящать себе. Он был хуже, чем раньше. Молли плакала во сне все чаще и чаще, и бабушка, в конце концов, не выдержала и подарила ей крестик. Она была ярой протестанткой и верила в то, что любую детскую травму можно лечить крестом.
Когда Молли пришла в лес на следующий день, Джим опрокинул ее на траву и долго смотрел на поблескивающую серебром «безделушку» на ее груди. Та лежала практически между, и тоненькая цепочка змеилась вокруг шеи девушки.
- Это все такая глупость, Молли, - говорил Джим, - но тебе так идет святость.
И он прижался губами к этому крестику.
Религия не помогла, и Молли вся иссякла через несколько недель. Она выглядела еще хуже, чем раньше: похудела, отчего глаза казались больше, а остальные черты лица выглядели еще более мышиными, чем обычно.
Джим же сказал, что она прекрасна.
Мать забрала ее из деревни раньше времени, чего не делала никогда, и заставила Молли посещать психотерапевта. Молли была рада и испытывала чувство тяжести, она была счастлива и боялась. В городе Джим не появлялся.
Она вернулась только через несколько месяцев, хотя бы немного набрав вес и успокоившись. Бабушка обрадовалась ее возвращению, и даже приготовила любимый яблочный пирог и сделала для нее еще один десерт - теперь уже с клубникой.
Ночью Молли проснулась от того, что ее кто-то звал. Это был Джим, а не «кто-то», и он говорил:
- Иди сюда и посмотри на меня.
И Молли, сломленная парочкой тихих просьб, пошла. Тихонько выбралась из кровати, выпуталась из одеяла и перелезла через низкий подоконник, а потом спустилась по водосточной трубе. Джима нигде не было, но она низменно слышала его голос, зовущий ее. Вопреки удивлению, он шел не из леса, где они впервые встретились и к какому он, как казалось Молли, был привязан – голос шел со стороны маленького прудика, где Молли кормила птиц и рыбок. Она испугалась было, что Джим – утопленник, но ошиблась.
Звук исходил из-под земли, откуда торчал маленький кусок надгробия, который Молли раньше принимала просто за причудливую груду камней.
- Выпусти меня, Молли, - говорил Джим, и Молли дрожала, слушая, как он царапает крышку гроба под землей, зря пытаясь выбраться. Она молчала, вслушиваясь в шорохи, в его сбивчивое и загнанное дыхание, одновременно напуганное и пугающее, и зажимала себе рот рукой, чтобы не закричать. – Посмотри на меня, посмотри, и будь моей женой, Молли, посмотри, посмотри на меня…
Она слышала, как вздрагивает сырая земля под толчками и возней мальчишки в гробу, она почти слышала и чувствовала, как комья земли сквозь щели гроба падают на его бледное лицо и тонкие руки.
- Сиди там! – выкрикнула она, и звук прекратился. Джим слишком сильно любил ее, чтобы перечить. – Ты нравился мне прежний! Не смей, я не прощу тебе этого! – щеки Молли горели, хотя сама она была бледна. – Джим, ты же любишь меня, тогда прекрати меня пугать! – в сердцах выкрикнула она. Им обоим было по одиннадцать лет.
И Джим отступил.
А видеться они стали по-прежнему. И если Джим смотрел на нее теперь, то Молли об этом не знала.
Джим слишком часто стал заговаривать с ней о венчании. Им даже не исполнилось тринадцати, когда он пришел к ней в лес и оставил у ног Молли мертвых птенцов. Девушка в оцепенении смотрела на крошечные глаза-бусинки, остекленевшие совсем недавно. Молли отпрянула было, и Джим не попытался ее удержать, но он смотрел. И этого было достаточно.
- Зачем ты…
- Они были нездоровы, - ответил Джим, словно это его оправдывало, но в голосе не было ни толики вины. – Ты меня любишь?
- Джим, это были живые птенцы, а ты их убил.
- Они очень красивые, - парень нахмурился и слегка склонился над ними, оглаживая бок одного из самых крохотных пересмешников. – И они больны. Как и ты. Все в этом месте происходит так, как нужно. Мне, тебе. Нам.
Молли знала, что Джим имеет ввиду. Никто не подмечал ее угасающего здоровья, оно словно шло изнутри, словно кто-то высасывал ее, но Молли чувствовала. Постоянная усталость одолевала ее, и она боялась, что не выдержит долго. Ей казалось, что во всем виноват Джим.
- Это мне не поможет, - выдохнула она и сжала губы, рассматривая внезапно подрагивающих птичек. Джим смеялся над ней. Но пересмешники были мертвы. – Я не вижу связи.
- Это мой подарок тебе, - наивно сказал Джим, не сводя своих глаз с нее, - на венчание. Наше венчание.
- Его не будет.
- Почему?
- Потому что ты мертв, а я жива, и мы еще дети, и…
- Все это можно исправить, - живо отозвался Джим. Как пообещал.
Молли поднялась, пошатываясь, подбирая длинную клетчатую юбку.
- Забудь об этом, - выдохнула она и обернулась напоследок, прежде чем уйти. Джим был раздражен, и птицы рядом с ним стремительно разлагались, как на кинопленках документальных фильмов о дикой природе. Только запах разложения и трупный смрад были слишком реальны, и Молли сжала руки в кулаки и быстро ушла прочь.
- Я не забуду, Молли! – бросил Джим ей вслед, - и ты не забудешь! Приходи, когда будешь готова!
Приходи, когда будешь готова.
Молли прекратила приходить к нему, а потом и вовсе уехала из деревни и возвращалась очень редко, только чтобы не огорчить бабушку, которую она все же любила. Джим тоже не появлялся, и Молли пошла на поправку. Спустя год она не напоминала хрупкую изломанную девочку, которой была раньше.
Когда ей исполнилось четырнадцать, в ее честь устроили гуляние. Бабушка давно обещала, что сошьет для Молли платье в честь такого дня. И когда Хупер вошла в помещение, осветленное только старыми лампами и свечами, увидела висящее на старомодном манекене платье. Белое. Как свадебное.
Все в этом месте происходит так, как нужно. Мне, тебе. Нам.
Праздник был яркий и громкий, и Молли совсем сбилась с ног, когда натанцевалась со всеми деревенскими мальчишками, которые только были приглашены – и безобразные, и невероятно милые. Молли ужасно устала, да так, что весь праздник со всеми странными огнями, плясками и тенями погрузил ее в состояние, напоминающее транс.
А ночью ее опять разбудил зов Джима.
Она не улавливала слов, но пошла. Умылась, расчесалась и облачилась в белое платье, выскальзывая из своей спальни впервые не по трубе, а спокойно и прямо через собственную дверь, потом вниз по лестнице, по коридору – и на улицу. Никто не услышал ее шагов, и Молли подумала, что Джим прав.
Все в этом месте происходит так, как нужно. Мне, тебе. Нам.
Ее шаги раздавались глухо, когда она шагала по одной из дорог, таких тихих в это время года, и была глухая ночь. Вокруг не слышалось ни единого звука, кроме звука ее шагов в кромешной тьме. Молли не было страшно, потому что ощущение, что все так, как должно быть, не покидало ее, и глаза ее казались остекленевшими, как у мертвых птенцов, которых Джим принес ей в знак своей любви. Не осознавая, что сама она становится младше ровно на год, Молли все продвигалась вперед.
Пока совсем не устала.
Она стояла молча, рассматривая дорогу вокруг, и страх охватил ее изнутри, взгляд стал осмысленным. Молли опять ожила, крутанулась на неудобных узких туфлях, которые надела по наитию, а когда вернулась в прежнее положение, увидела Джима.
Он был точно таким же, как год назад. И он не был зол – он смотрел на нее завороженно, точно сам удивленный.
- Да, - сказал он, - так мне очень нравится.
Ее подбросило вверх на несколько метров, и Молли попыталась было закричать, но не могла. Белый длинный шлейф платья тянулся от повисшей в воздухе девушки до самой земли. И когда началось венчание, девушку охватил странный экстаз.
Венчание не было похоже ни на одно из тех, что Молли когда-либо видела. Это было венчание со всем тем, что она так любила, соединение, установление плотнейшей связи, которая когда-либо существовала. Молли кружило вместе с ветром в диком водовороте, ее разбирало на мельчайшие детали, на крошечные элементы, ее раскинули вдоль всего леса, и это было почти больно. Но очень хорошо. Ветер кружил ее, как никогда раньше, и очень радовался тому, что Молли вернулась. Когда она собралась обратно, то поняла, что внутри есть еще что-то, что она получила больше, чем отдавала – и ее пронизал ужасный холод, который она никогда не чувствовала. И все же это было тем, что нужно было – тем, что было верхом всех потребностей и нужд на свете. Лес покачивался и звучал мелодией, красивее которой никогда никто бы не сочинил.
Она была единственным белым пятном в черном лесу, который тянулся на много километров вокруг, и полицейские, которые нашли ее на следующий день, понятия не имели, как она забрела так далеко. Ее обняли, отогрели и напоили чаем. Через несколько дней Молли так же легко пошла на контакт, словно не было ничего, и бабушка, еще больше поседевшая во время ее пропажи, успокоилась. Только в глазах девушки все так же играла темень, которую она обрела после той прогулки. В отместку Молли потеряла подруг, которые боялись находиться с ней рядом, утратила откровенные взгляды матери, которая опасалась смотреть ей в глаза. Но все было хорошо.
Венчание состоялось. 