ну и что это было?

Черт возьми. Печально осознавать, что, видимо, ты являлся только другом... а для чего, собственно, другом?
Не встречал ни одного человека, который после отказа в сексе удалял тебя.
Обидно. Я ведь в самом деле привязался. Подружились.
Видимо, недостаточно.

@темы: ?, Прибереги нервы для старческого маразма

---

11.11.2011 в 15:14

Пишет  Мишель Бестужев:

Маленькая почеркушка - Онегин и Татьяна.

@темы: перепост, Литература

---

06.11.2011 в 12:32

Пишет  Мишель Бестужев:

Я снова к вам с Онегиным и Ленским.

@темы: перепост, Литература

---

04.11.2011 в 00:21

Пишет  Мишель Бестужев:

Онегин/Ленский.
После дуэли.

@темы: Литература, Перепост

---

17.10.2011 в 19:59

Пишет  гром городского прибоя.:

Онегин/Ленский
название: последняя осень.
автор:  гром городского прибоя.
бета: нет.
фандом: А.С. Пушкин «Евгений Онегин»
жанр: ангст.
пейринг: Евгений Онегин/Владимир Ленский
размер: мини.
рейтинг: pg
предупреждения: повествование от первого лица.
от автора: миллионы благодарностей  Мишель Бестужев за выслушивание нытья и прочих моих глупостей. Ему же и посвящается **


Середина октября, а на улице уже по-зимнему холодно, и выходить лишний раз не хочется совсем; все чаще становятся приступы ленивой осенней меланхолии.
Ленский же напротив - светится энергией, хотя бы и сейчас – сидит напротив, рассказывает что-то, размахивая руками, иногда, заговорившись, сбиваясь на немецкий. Рассказывает пылко, как всегда - на эмоциях, восторженно, окружая даже самые привычные вещи ореолом романтичности. Такие глупости иногда в голову к нему приходят, так и тянет рассмеяться, но я сдерживаюсь, только усмехаюсь незаметно – ведь когда-то и я был таким. Владимир касается моего плеча и заглядывает в глаза, будто спрашивая, слышал ли я его. Я киваю – «продолжай» - и он улыбается, так по-детски наивно, продолжает свою пламенную речь.
Отчего-то не хочется, чтобы он разочаровывался в этом мире, а продолжал смотреть на мир сквозь свою выдуманную призму романтики. Сейчас его душа – в самом расцвете, и верит в то, что у всех вокруг - такой же светлый взгляд на жизнь, как и у него.
Эта его детская наивность в чем-то даже привлекательна, я нечасто встречал таких людей, светящихся изнутри, умеющих радоваться каждой мелочи.
Говорит он сейчас, кажется, о Геттингене, мягким движением отбрасывая со лба темные кудри, щурится слегка, трет указательным пальцем переносицу. На мизинце – еле заметная царапина, а пальцы по-девичьи тонкие, запястья перехвачены тугими манжетами рубашки. Он рассеянно проводит ладонью по мягкому длинному ворсу ковра, бездумно чертит кончиками пальцев, с коротко остриженными ногтями, невидимые узоры, притихает на мгновение, и снова взрывается фонтаном эмоций.
Губы – искусанные, обветренные, и едва заметная, небрежно сбритая с утра только-только намечающаяся щетина.
Если бы я был способен на необдуманные поступки, если бы моя душа, как и его, пылала наивной глупостью, я выпалил сейчас бы нелепейшую просьбу – всегда оставаться таким – не ребенком уже, но и не мужчиной, застывшим на грани, как изумрудные листья в середине сентября – вызывающим улыбку, из такого типа людей, знакомство с которыми запоминается на долгие годы, если не на всю жизнь.
Ну вот, общение с Владимиром, кажется, уже и на мне сказывается, поселяя в моих мыслях часть его самого.
Милый мальчик, меня уже не изменить.
Нет таких препаратов, которые могут восстановить душу за несколько мгновений. Я и сам признаю - гнил изнутри, но все видят только мою оболочку - блестящую, навощенную кожуру.
Поэтические сравнения… Надо же, еще немного, и стихи начну писать.
Милый мальчик, не прекращай улыбаться.
Привычно уже молчу, приподнимая лишь изредка иронично бровь, не в силах прервать восторженный поток слов. Он и в грязной слякоти найдет что-то прекрасное.
Ленский умеет очаровывать, притягивать, сам того не осознавая, своей юношеской глупостью и забавной чистотой помыслов.
- Ты был влюблен когда-нибудь? – спрашиваю я неожиданно даже для себя.
Владимир отводит глаза, смущаясь, нарочито внимательно разглядывая натюрморт какого-то совершенно бездарного, но так любимого покойным дядей художника.
Румянец заливает его щеки, и мне хочется посмотреть на него рядом с предметом его обожания: может ли он терять голову еще сильнее, если так восхищается даже повседневными вещами?
Не дождавшись ответа, я продолжаю:
- Люди по природе своей не достойны такой любви, этот мир изнутри – трухляв и безнадежен, его не воскресить возвышенным чувством. Я уверен, не существует такого создания, которое заслуживает хоть малую долю твоего обожания.
Порой я сам поражаюсь жестокости собственных слов, а Владимир, я вижу, готов, ослепленный любовью, отстаивать и, как писали раньше в рыцарских романах, «защитить честь прекрасной дамы своего сердца ».
Прекрасных дам не осталось, да и рыцари – вымирающий вид. Ленскому сейчас не хватает только белого коня, о чем я, довольный собственным сравнением, спешу ему сообщать.
Он смотрит на меня чуть обижено, приподнимая брови, с недоумением в серо-зеленых глазах.
- Можешь считать это комплиментом, - улыбаюсь я, хлопая его по плечу.
Владимир вскакивает на ноги и тотчас же изъявляет желание познакомить меня с его избранницей, Лариной, кажется, я не обратил особого внимания. Такой забавный, пылающий чувствами, искренне удивляющийся моей кривой улыбке при его словах о любви.

Ноябрь.
Мокрые, пожухшие остатки листьев прелыми кучками лежат во дворе. Холодный, мокрый ветер гуляет по безлюдным окрестностям, забирается под одежду нечастому прохожему, продувает до костей, поселяя в душе часть такой же промозглой, мрачноватой, серой погоды.
У Владимира никогда не заканчиваются темы для разговоров. Он воодушевленно убеждает меня, перескакивая с темы на тему - я уже и забыл изначальный предмет нашего разговора.
Милый мальчик, твои попытки безрезультатны.
Из меня не сделать романтика, время прошло. А ведь когда-то я точно так же умел радоваться жизни. Сейчас, когда все это кажется мне просто смешным, его эмоции действительно приводят меня в изумление. Как можно находить эту отвратительную погоду романтичной? Как можно любить дождь, сырость и серые тучи? Где он разглядел очарование, как можно черпать в этом вдохновение?
Мне никогда не разобраться в нехитром на первый взгляд, но таком путаном на самом деле устройстве его души. Пускай он своими мыслями, восклицаниями выворачивается передо мной наизнанку, открывает душу - мне никогда в этом не разобраться. Я даже жалею его – желающие плюнуть в раскрытую душу всегда найдутся.
Милый мальчик, никогда не взрослей.
Пускай у него никогда не будет жестокого жизненного опыта, пускай он видит в этих тучах радугу, пускай каждый встречный кажется ему благородным. Пускай у него никогда не будет разочарований, пусть он продолжает очаровывать своим искренним – как нечасто мы его слышим – искренним смехом.
Владимир трет лицо руками, неловко потягивается, запрокидывая голову, и в плотно обхватившем горло воротнике видна бледная кожа, острый кадык. Все-таки он еще такой ребенок.
Он откидывается на локтях, смотрит на потолок – самый обычный, выбеленный, с незатейливыми узорами; потом окидывает рассеянным взглядом всю комнату и с удивлением смотрит на прислоненную к стене гитару.
- Позволишь?
- Конечно. Я и не знал, что ты играешь.
- Немного, меня учил друг в Геттингене.
Откуда здесь гитара, я точно не знаю. Сам дядя не играл на ней, и никого из прислуги вроде бы не просил – он вообще музыку не сильно жаловал. Хотя могу и ошибаться, я плохо его знал.
В глазах Ленского зажигаются радостные огоньки, он осторожно проводит ладонью по грифу, смахивая пыль, легко дотрагивается пальцами до струн и недовольно цокает языком – совсем расстроилась; потом подкручивает колки, то и дело пробуя звук, и, кажется, совсем забывает о моем присутствии в комнате. Мне же эта бессмысленная подготовка и однообразные звуки начинают надоедать, я не вижу никакой разницы смысла в настройках.
Ленский, едва касаясь пальцами инструмента, вспоминает аккорды, неслышно, лишь шевеля губами, напевает себе под нос несложный мотив.
Волосы, давно не стриженные, и этим придающие ему еще больше естественной, небрежной привлекательности, спадаю на лоб, мешают, закрывая обзор, и Владимир недовольно фыркает, убирает их за ухо, продолжает возиться с настройками.
- А можно еще медленнее? – поторапливаю я Ленского. В самом деле, не вечно же её настраивать, а это ожидание убивает всю прелесть результата.
Владимир смотрит на меня, почти смеясь:
- Ты, право, нетерпелив, как маленький ребенок.
- О, нет, терпение мое почти безгранично, но я усну, если ты будешь возиться с этим инструментом еще хоть минуту, - так же шутливо отвечаю я.
Наконец, ожидание вознаграждено, и Владимир, несколько путаясь в аккордах, начинает петь – я как знал – по-немецки, и я, конечно же, ни слова не понимаю. Нельзя сказать, что он играет совершенно или виртуозно – да, гитарой он владеет неплохо, хотя и не идеально, но есть в этом что-то трогательное. Впечатление производит, скорее, общий образ и то, как органично в него вписывается гитара. Должно быть, именно за такими менестрелями, романтичными и – если посмотреть трезвым взглядом – нелепыми, уходили очарованные девушки. А потом жалели и хватались за головы, вспоминая родительский дом, когда оказывались в продуваемом всеми ветрами ветхом домике на окраине бедной деревни, без каких-либо средств к существованию. Идеальной жизни нет, и если, как уверяют, последней погибает надежда, то первой – пресловутая романтика, так кружащая головы юных дурочек.
Который раз уже замечаю, что с появлением Ленского в моей голове поселились глупые сравнения и мысли.
Владимир же, видно, только распалившись, начинает еще одну песню, и я, посмеиваясь, беру его за локоть, останавливая:
- На русском, будь добр. Я не переношу этого лающего немецкого, непонятно почему так тобою обожаемого.
Он смотрит на меня вначале непонимающе, потом кивает, улыбаясь задумчиво, проводит рукой по волосам, явно что-то вспоминая, и начинает наигрывать романтическую балладу.
Милый мальчик, мне так жаль рушить твои воздушные замки.
*
Болезненный, тусклый закат, присыпанный серой пудрой туч.
Ленский прячет лицо в высоком воротнике, спасаясь от налетевшего ветра, и ускоряет шаг.
- Ну и зачем ты меня сюда потащил? – спрашиваю я раздраженно и резко останавливаюсь. Владимир проходит еще несколько шагов и оборачивается посмотреть, не отстал ли я. Ветер не успокаивается, налетает резкими порывами, и ладони начинают замерзать – перчатки я оставил дома. С Владимиром никогда не знаешь, чего ожидать, когда и куда он сорвется в следующий момент. О деталях он благополучно забывает, куда важнее для него – очередные идеи, фантазии.
- Что-то не так? – спрашивает он, подходя ко мне, щурит глаза и прячет руки в карманы пальто.
- Попробуй догадаться. Мы идем неизвестно куда, неизвестно зачем, а вот-вот уже стемнеет.
- Тебе обязательно все портить? – Ленский приподнимает брови. – Считай, что это сюрприз.
- Как же мне надоели эти сюрпризы, - произношу я тихо, чтобы Владимир не расслышал; он тянет меня за собой и говорит, что если мы сейчас не поторопимся, то не успеем совершенно точно. Хватка у него слабая, и если бы я захотел – легко вырвал бы руку.
Под ногами хлюпает влажная после недавнего дождя земля, кое-где еще осталась трава, выгоревшая за лето, пожелтевшая; мокрая грязь пачкает ботинки, разлетаясь брызгами при каждом шаге, и все это напоминает мне один из тех снов, после которых еще долго не можешь найти грань реальности в первых рассветных лучах.
Я начинаю задумываться, а вдруг это на самом деле сон?
Милый мальчик, а вдруг ты просто снишься мне?
Я чувствую прикосновение к плечу и вздрагиваю от неожиданности. Солнце уже почти село, и сумерки поселяют ощущение той самой пугающей загадочности, когда оборачиваешься на каждый шорох в темноте, пытаясь разглядеть там кого-то.
- Смотри, - произносит Владимир почему-то шепотом. Он указывает вперед, но у меня нет совершенно никакого желания смотреть на то, что он там разглядел. Если он хочет – пускай любуется, но почему я должен делать то же? Если он хочет – пускай ищет свое вдохновение где угодно, но лично мне кажется, что мы оба вот-вот замерзнем, и тогда уже – точно не до вдохновения.
- Да смотри же, - нетерпеливо повторяет он, и я нехотя поднимаю голову.
Луна поднимается над горизонтом - почему-то долгие обычно сумерки в этот раз были почти незаметны - и бросает светлые блики на волнующуюся поверхность озера, смешивается с темно-синей водой.
- Ты это показать мне хотел? На будущее – я не очень-то люблю ночные пейзажи, особенно в такой холод. Пойдем отсюда, - небрежно бросаю я.
Ветер уныло завывает, путаясь в голых ветвях деревьев.
Милый мальчик, ты живешь в выдуманном мире.

- Знаешь, я всегда любил лето, и когда, ближе к августу, день начинал укорачиваться, я всегда безумно огорчался, - рассказывает Ленский, улыбаясь.
- А теперь? – спрашиваю я.
- Теперь? Теперь я вроде как уже не ребенок…
Я только смеюсь в ответ.
Милый мальчик, тебе так свойственно заблуждаться.
Владимир улыбается мягко, но во взгляде сквозит еще легкая тень обиды, хотя он старается ни за что этого не показать. Гордость сейчас в моде.
Почему-то кружится голова и в воздухе дурманяще пахнет хвоей, будто бы перед праздником, когда по дому развешаны душистые еловые ветки, а Ленский непременно радовался бы даже такой мелочи, подходил бы к каждой и долго вдыхал, и оборачивался бы потом с мечтательной улыбкой, впрочем, и так не сходящей с его губ.
Я кивком указываю ему на кресло около камина, и Ленский нехотя подчиняется, он не привык чувствовать на себе чужого влияния, не любит подчиняться приказам и считает, что все для себя он должен решать сам, что он знает, как будет лучше. Не буду его в этом разубеждать.
Он смотрит на меня пристально, полувопросительно, ожидая, что я сам завяжу разговор.
Я устал от брожений по грязи ради сомнительного удовольствия созерцания «романтической картины», ломит виски и решительно хочется остаться в одиночестве – Владимир сейчас совсем некстати. Намек – тонкий, да и не очень – он вряд ли поймет, и я тихо вздыхаю, опускаясь рядом с ним и прикрывая глаза, стараясь отвлечься от головной боли и пристального взгляда. Быть может, он ожидает, что я извиняться начну за свои резкие слова?
Милый мальчик, тебе неплохо было бы поучиться реализму. Самую малость.
Мы сидим в тишине минут пять, только за дверью слышны возбужденные голоса прислуги. Неплохо было бы растопить камин, неужели никто не может догадаться?
В голове рождаются неясные ассоциации, постепенно уплывающие куда-то далеко от изначальных мыслей, вереницей расплывчатых образов крутятся в голове, и непонятно даже – фантазии это, воспоминания, или может я действительно успел заболеть, и начинается жар.
Что-то будто прожигает одновременно изнутри и снаружи, и я не могу больше выносить на себе этот обвиняющий взгляд.
- Что? – спрашиваю я раздраженно и даже как-то грубо, резко открывая глаза и встречаясь взглядом с Ленским.
Детской обиды нет, и в его глазах теперь – какая-то взрослая, обреченная грусть, и я забываю, что хотел сказать, потому что длинные язвительные замечания, уже приготовленные мною, сейчас совсем не к месту. Я никогда не видел такого выражения на его лице – даже оттенка этой серьезной грусти за месяцы нашего знакомства не появлялось. А может, я просто не замечал.
Милый мальчик, я не так хорошо знаю тебя, как предполагал.
Такая безнадежная печаль обычно – на лицах смертельно больных, знающих, что им осталось жить не более нескольких недель, такая безнадежная печаль на - лицах нищих, замерзающих на зимних улицах, такая безнадежная печаль не должна омрачать твое лицо, милый мальчик.
Неужели я обидел его своей резкостью так сильно? Мне делается неловко, а Владимир, будто бы только сейчас заметив мое внимание, сразу же улыбается, вроде бы искренне, но по сравнению с тем, что видел только что – наигранно и кукольно, как в театре. Я не могу даже и представить себе, что с ним приключилось и что могло вызвать у нее такие эмоции, но я знаю совершенно точно, что этого я видеть не должен был, что эту часть себя Ленский искусно прячет и не показывает никому.
- Нет-нет, все в порядке, - отвечает он, и я почти готов поверить его улыбке, почти.
Я и не думал, что он такой талантливый актер.
Он заводит разговор о каких-то мелочах, в своей обычной манере – непоследовательно, описывает чересчур ярко, наверняка домысливая детали, прерывает речь звонким смехом, и это все почти настоящее. На самом деле - это эмоции восковых фигур. Они тоже – почти настоящие. Им не положено грустить, или плакать, или быть в ярости, мастера придали их лицам выражение легкомысленной радости, и ничего другого испытывать они не имеют права.
Милый мальчик, ты человек, а не восковая фигура.
Может, мне просто показалось?

Теперь в каждом жесте его я вижу неискренность, ожидаю объяснения; Владимир же продолжает делать вид, что ничего не произошло, должно быть, он даже и не знает, что я стал свидетелем его истинных эмоций. Я никогда не подумал бы, что Ленский играет на публику – всю свою жизнь, но убедился в этом сам.
Я пытаюсь присмотреться к нему еще сильнее, и вроде бы нет почвы для сомнений, но я никак е могу забыть тот его обреченный взгляд.
Меня не сильно волнуют эмоции окружающих, верее сказать, эмоции большинства мне не интересны совсем; хотя совсем другое дело, конечно же, репутация в обществе, но сейчас это значения не имеет.
Никогда мне еще не хотелось так разобраться в человеке, проникнуться его переживаниями и успокоить даже, как Владимира. И именно в нем я разобраться не могу.
При необходимости, я могу найти у человека больную точку и надавить, чтобы решить дело в свою пользу, но сейчас – будто защита, тщательно выверенный образ, в который нельзя не поверить.
Покойный дядя любил собирать театральные маски – среди них есть настоящие шедевры, но с твоей, милый мальчик, они не сравнятся. Зачем ты пытаешь казаться кем-то другим и что ты пытаешься скрыть?
*
- Ты не замечал никогда, что снег, падающий при лунном свете, похож на звезды? – с несколько рассеянной, полной неизменного романтического заблуждения улыбкой спрашивает меня Владимир.
Декабрь – темнеет рано, и единственным источником света на улице является бледная, истончающаяся луна, окрашивающая окрестности причудливыми сиреневыми тенями и искрящимися желтоватыми бликами.
Ленский сидит у самого окна, куда еле дотягивается свет каминного пламени, почти полностью скрытый от меня чернильно-синей темнотой – видно лишь его неправдоподобно хрупкий, угловато-мальчишеский силуэт и изредка выхватываемый из сумрака рыжим светом мечтательный, отстраненный взгляд.
- Ты считаешь? – с плохо скрываемой иронией в голосе отвечаю я; Ленский со вздохом отворачивается к окну, и в этом вздохе слышны мне нотки той странной грусти, так тревожащей меня в последние недели.
Мне хочется сравнивать его со звездным светом – завораживающим, мерцающим, по-настоящему раскрывающимся лишь одной ночью.
Милый мальчик, у нас всего одна жизнь – а это еще недолговечнее, еще хрупче.
- Да неужели ты обиделся? Ну, и чем же я задел тебя на этот раз? – с чуть заметным сожалением интересуюсь я; ответа так и не следует. На долю мгновения показалось мне, будто и нет в комнате никого, кроме меня – то ли растворился Владимир, то ли и не было его вовсе.
Отвратительно резко появляется мысль, что, может, скоро так и станет, что надоест Ленскому когда-нибудь испытывать на себе мою резкость, и, совершенно так же быстро, как и появился, исчезнет он из моей жизни.
Если бы не Владимир, я давно не выдержал бы этой скуки – ведь даже те дни, когда Ленский не заглядывает хоть не несколько минут, тянутся гораздо дольше, и кажутся едва ли не бесконечными – одиночество не скрашивают даже книги.
Не хочется даже представлять себе, как сложилась бы моя здешняя жизнь, не встреть я Ленского с его пламенными восторженными речами, романтическими и до смешного нереальными заблуждениями. И в Петербурге, и здесь – за мной неотступно следует скука, и лишь Владимиру удается спасти меня от нее.
Я чувствую необходимость прервать эту гнетущую тишину, ведь, пускай мне и не хочется этого признавать, именно моя резкость послужила причиной размолвки; я неуверенно касаюсь его плеча - ткань рубашки холодит ладонь, но, даже если Владимир и замерз, он никогда этого не признает.
Его взгляд – как удар под дых, на заострившихся в неровном лунном свете чертах лица читается нескрываемая мука, душевная болезнь, уже давно терзающая его; происходящее слишком странно, тревожно для того, что происходить в реальности – хочется глубоко вдохнуть и проснуться.
Воздух морозный, камин совсем не согревает.
Глаза его кажутся сейчас совершенно черными, и отчего-то – пустыми, абсолютно безжизненными, и я готов на любую глупость, лишь бы удостовериться, что с ним все в порядке.
Он будто бы и не узнает меня: взгляд отрешенный, рассредоточенный, он живет в своих мыслях, совсем забывая о реальности, и я тоже хотел бы забыться, не помнить и не знать никогда, но это невыполнимая задача, когда раздражающая заноза осталась где-то внутри, причиняя боль при каждом вдохе, движении, мысли.
- Евгений? – есть в его взгляде, в чуть подрагивающем голосе что-то, от чего невыносимо ноет что-то внутри, и я сам не узнаю себя, сам себе отвратителен, я никогда не знал подобных чувств.
Он неловко прижимается сухими, искусанными губами к подбородку и замирает, обжигая мою щеку теплым, неровным дыханием. Я не смею пошевелиться, только осторожно провожу рукой по шее. Завитки волос щекочут ладонь.
Милый мальчик, ты стал мне слишком дорог.
*
Передавая Владимиру пистолет, я случайно касаюсь его ладони – шершавая, ледяная – от необыкновенной рассеянности Ленский забыл перчатки, и, кажется, все на свете, кроме своей невыносимой, отчаянно глупой мальчишеской гордости.
- Пока не поздно еще, прошу, прекратим это представление, - спрашиваю я, и на надеясь на ответ.
Ленский прикрывает глаза, отворачивается, смотрит на скрипящую, неспешно крутящуюся ветряную мельницу, трет переносицу, и на удивление спокойно, так же тихо произносит:
- Слишком поздно. Мы давно перешли линию, обратно за которую уже не вернуться.
Слова эти, несомненно, верные, но отчего-то кажущиеся сейчас особенно жестокими, неприятным осадком и странной щекоткой отдаются где-то под ребрами, и накатывает удушающая, безразличная тоска. Ни дуэльного азарта, ни злости на детские выдумки Владимира не остается.
Слышится тихое покашливание Зарецкого.
- Начнем, пожалуй, - прерывает тишину Владимир, и в голосе его вновь чудятся мне те самые нотки отчаянной безысходности, с которыми он несколько недель тому назад шептал мне бессмысленные, бесконечные слова, о том, что терпеть более не возможно, и просил за что-то прощения, пока я успокаивающе гладил его по подрагивающей спине, согревал дыханием шею, целовал виски и тонкие губы, не отдавая отчета в своих действиях, и никогда я еще не доводилось мне испытывать таких спутанных, подтачивающих душу изнутри чувств.
Воспоминания отчаянно не желают уходить, сознание цепляется за них, будто за спасительную веревку утопающий, и я чувствую себя донельзя нелепо, и будто бы мне сейчас восемнадцать, а не Владимиру.
Возможно, это последние минуты моей жизни, а я так и не сумел разгадать Ленского.
Милый мальчик, мы никогда больше не увидимся.
Не будет больше наших привычных споров у уютно потрескивающего камина, восторженных стихов Ленского, нелепых доводов, встрепанных после долгой конной прогулки кудрей, мечтательных улыбок и пронзительных, удивительно легко плавящих душу гитарных мелодий, и ставших в последнее время совершенно необходимыми обветренных губ и теплого, щекочущего кожу дыхания.
Милый мальчик, я сам построил для нас воздушные замки.
Ленский невероятное, совершенно необратимое влияние оказал на мою казавшуюся уже безнадежно мертвой душу, когда я и не думал, что буду поддаваться таким нелепым мыслям.
Звук шагов Владимира теряется в лежащем тонким, полупрозрачным слоем снегу; меня бросает то в жар, то в холод, хотя, я уверен, на лице – по-прежнему хладнокровная, безэмоциональная маска, актерская гримаса.
Милый мальчик, в нашей жизни слишком много театра.
Курок нажимается до отвратительного легко, будто бы сам, рука чудом, что не дрожит, я почти не целюсь.
Ленский с тихим, мучительным хрипом опускает револьвер. И падает на покрытую изящным снежным узором землю.
Вырванное, вконец мертвое, простреленное, мое сердце падает куда-то вместе с ним, но продолжает, как в издевку, делать вид, что бьется в моей груди.
Метель вплетает в смоляные кудри серебристые снежные крупинки.
Милый мальчик, я так хотел бы умереть вместо тебя.

@темы: перепост, Литература

---

я уже устала постить все это ХD

12.09.2011 в 16:49

Пишет  Мишель Бестужев:

Онегин/Ленский.

@темы: картинки, перепост, Литература

---

27.06.2011 в 13:31

Пишет  Мишель Бестужев:

А я тут с рейтингом к вам. И не думайте, что Евгений пассив, он не пассив, это просто так кажется.

@темы: картинки, перепост, Литература

---

28.05.2011 в 00:28

Пишет  Мишель Бестужев:

Я тут развлекался с Мультатором.. х) Кликабельно.

@темы: картинки, перепост, Литература

---

04.03.2011 в 16:43

Пишет  Мишель Бестужев:

Онегин/Ленский

---

09.02.2011 в 17:13

Пишет  князь Меншиков:

да за пожалуйста - хоть сейчас вторую подборку
сам дождаться не могу,чтоб выложить.
итак,Евгений Онегин:

невероятная красота - не забываем про солнцезащитные очки,дамы и господа

ну и сие меня позабавило весьма,потому как я подозреваю в этом набор Онегина для "красы ногтей" и прочего)

@темы: картинки, перепост, Литература

---

08.02.2011 в 18:08

Пишет  Мишель Бестужев:

Онегин/Ленский

@темы: картинки, перепост, Литература

---

23.01.2011 в 11:27

Пишет  Мишель Бестужев:

И вновь планшетное творчество. Сканера всё ещё нет, а рисовать хочется

Онегин/Ленский

Падший несчастной жертвой Володя Ленский

@темы: картинки, перепост, Литература

---

*-*

В Индии 120-летний житель женился на своей возлюбленной, которая вдвое младше его, сообщает радио «Вести ФМ». Свадебная церемония состоялась чуть менее недели назад. На торжестве присутствовали около 500 человек.

Для Хази Абдула Ноора нынешний брак стал вторым. В 2005 году его первая супруга скончалась, и он обратился к своим детям с просьбой подыскать ему новую жену, которая могла бы о нем заботиться.

Тем временем, для 60-летней Самои Биби брак с Ноором также стал вторым. Теперь Биби стала членом семьи, которая насчитывает 122 человека. Многие из падчериц и пасынков Биби старше ее.

____________
Комментарии:
- Чтоб мы так жили...
хD

@темы: <3, !

---

Она соскучилась! И у нее в самом деле были проблемы. Она скоро появится.
Слышала, Лина, слышала?
Я жду Миранду, очень жду.

---

турурурум

Жду, когда болезнь укатит, надоело уже сидеть дома -_-
Вот.

@темы: Прибереги нервы для старческого маразма, Житие мое

---

Я тебе люблю.
За безмежний Свiт, що вiдкрив менi,
За мовчання лiт, Божевiльнi днi,
За тепло долонь, у яких одна - я…

За нестерпний бiль, за нестримну мить,
Що розквітла вже, i за все, що спить,
За хмiльну жагу, перший опiк вуст,
За любов твою - я тебе люблю…

За несправжнiсть зрад, безпораднiсть слiв,
За зiрки понад, за свавілля снiв,
За останнiй крок, за минулу нiч,
Де тепло зiрок...

Там, де був наш дiм, а тепер нема,
Там, де падав снiг, а тепер весна,
Там, де ми у снах, там де сни про нас,
Там, в чужiм краю, - я тебе люблю…


Не вiддам тебе крапельцi роси,
Сонцю не вiддам, навiть не проси,
Не вiддам тобi мрiй зрадливих спiв,
У вогнi вогнів…

I коли тремчу вiд твоiх долонь,
I коли одна, в сумнiвах безсоннь,
Сумнiвам не дам, не вiддам землi,
Не вiддам вогню - я тебе люблю

Я тебе люблю, я тебе люблю.

@темы: <3

---

прорвало меня XD

Линали и Кросс спорят о том, нужны ли мужики вообще. Кросс, конечно, защищает свое достоинство:

- да ви, амазонки, без чоловіків не проживете - це факт, а стереотипи зазвичай підтверджуються. Да це ви жінки без нас довго не проживете: якщо нас не буде, то хто буде робить всю фізичну роботу? І взагалі амазонки старались подражать чоловікам, а не бути самобутніми жінками, і вони взагалі видаляли і грудь.
- Ніхуя подобногоо)Вони не випалювали груди щоб бути схожими на чоловіків, вони випалювали праву сіську, щоб стріляти з лука було удобніше)
ХDDDDDDDDDDDDDDD
На "правій сісьці" я вытухла ХDDDDDDDDDDDDDDDDD Верно говорит Линали, но дальнейший спор просто не нужен хDDDDD

@темы: ХD, <3, Цитаты

---

блять, товарищи.

серьезно.
аж обидно, за тебя.
Комок к горлу подступил, а я как всегда. Помочь не могу. И слов подобрать...невозможно.

---

;

Будьте уверены, если вам, не дай Бог, случится срываться с горы или тонуть в море, первым, кого вы увидите, будут не спасатели Малибу. Нет, нет. Первыми окажутся журналисты, протягивающие вместо руки помощи микрофон или видеокамеру. Они сделают этакое сострадательное лицо и наполнят глаза лживыми слезами, для того чтобы задать вам единственный вопрос: «Расскажите телезрителям, что вы чувствуете, находясь на пороге гибели? Да, и, пожалуйста, короче, мы в прямом эфире, у нас мало времени».

@темы: <3, Цитаты

---

как надо читать историю

читаю историю.
"...выращивание табака, других культур(шавлии, красной розы, лаванды)... ЛАВАНДЫ?! *_____*"
хDDDDDDD
это все. клиника.

@темы: ХD, Житие мое