[dosvidosfantasy]

Не то чтобы мне было скучно или печально, или еще что-то, но...
Господи.
Даблджи входит в моду.
Как показной гомосексуализм, как эти идиотские лосины или как печальные истории любви.
Это...не знаю. Я пишу, и вижу, что только единицы пишут сами, а остальное...отталкиваюсь от уже написанных фанфиков. Была тишина, было затишье, и теперь каждый день по несколько фанфиков о Джиме и Джоне. Это вызывает настороженность и неодобрение. Хммм.
А пока - да, почему бы и нет?
Как оживают призраки прошлого.
Джим/Джон. R, первые три части.

Глава 1, гребанная.
Джон устало вздохнул и потер глаза. Завтра у него был экзамен, и строчки перед глазами расплывались. За стеной какая-то компания, наплевав на шансы нормально сдать, занималась тем, чем следовало бы каждому молодому человеку: пьянствовала и бушевала. Юноша потянулся было за большими наушниками и плеером, надел их и, уже собираясь включить, услышал, как дверь позади хлопнула. Светловолосый тихо взвыл и откинул голову назад.
- Дирк, ты правда решил мне мешать? – простонал парень, чувствуя, как лучший друг ерошит его волосы. Это был молодой парень, выглядящий постарше самого Джона; друзья просто называли его «наш конунг».
Все их сходство заканчивалось тем, что обоим было уже по двадцать лет. Только вот Дирк Вессэл родился в конце марта, и судьба наградила его характером вспыльчивого барана.
- Джон, ты правда решил учиться? – в тон ему ответил обладатель короткого ежика рыжих волос, садясь прямо на тетради на столе перед Ватсоном и сверкая взглядом тепло-карих глаз.
- Кажется, учеба – особая форма мазохизма, - устало пробормотал Джон, едва не утыкаясь носом в колено товарища. – тебя не смущает то, что твой зад находится на моих книгах?
- О, они не в обиде, - морщится Дирк, и они вместе тихо посмеиваются. – Нет, правда, давай выпьем. Ребята из шестой предлагает охренительный дешевый виски. Ты же и так все выучил, за месяц наперед готовился! – настойчиво говорит он без толики зависти в голосе.
- И еще не подготовился, - решительно отвечает Джон, с удивительным упорством сталкивая парня с мощным телосложением со своего стола. Дирк какое-то время молча смотрит на своего друга, прикидывая, кто мог бы лучше подойти для профессии доктора: худой, среднего роста, со светлыми, чуть вьющимися волосами, большими грустными серыми глазами. Казалось, такой человек разочек подует на палец, улыбнется несчастному ребенку - и тот успокоится. Правда, характер у Ватсона был тот еще. Отчего-то не вязался никак с его внешностью. Поэтому-то сейчас рядом с ним стоял только Дирк, пытаясь вытащить его немного развеяться. Был, конечно, и Майк Стэмфорд, но у того случились какие-то проблемы дома, и он вынужден был уехать. Казалось, если никто не вспомнит о существовании Джона и не начнет его тормошить, он зачахнет.
Дирк, конечно, понимал: главная опора в семье, красавчик и умница Джон, негласный спасательный круг, за который цеплялась вся семья: и мамаша с комплексом неполноценности, и тихий, но склонный к скандалам отец, и алкоголичка-сестра. Джон, вообще-то, старался не афишировать это, более того – поставил на это табу во всех своих разговорах, но динамик его телефона был слишком громкий, и Дирк часто слышал ор собеседников Ватсона довольно отчетливо. Один раз Джон даже подрался с кем-то, и тогда вместо сердобольных родителей приехала сестра. У нее было чуть покрасневшее лицо и дрожали руки. У Дирка был папаша приемный, так тот выглядел так же, а каждый день выпить нехилую долю алкоголя было для него как позавтракать, так что он и догадался.
- Ладно, но после экзамена сходишь? – выдыхает Дирк, рассматривая склонившуюся над конспектами светлую голову.
- Схожу, - после минутного раздумья отвечает Джон и улыбается – задумчиво, не совсем уверенно. – надо же будет запить поражение.
Дирк натянуто улыбается, кивает и выходит. Что не говори, Джон замечательный малый, но после разговоров с ним становится как-то тяжело.

***
Преподаватель слушал его так внимательно, что Джону показалось, будто бы он вот-вот свихнется. Будто он несет какой-то бред, хотя он идеально помнил, что именно так надо обращаться с пиявками! Он даже помнил номер и внешний вид страницы, которую читал, будто прямо сейчас не отвечал наизусть, а подглядывал. Губы профессора Спира искажаются (невысокий, худой, строгий, седые волосы зачесаны назад), будто бы он хочет сказать «плохой Джон, плохой-плохой. Как ты можешь подглядывать?». Джон выдыхает и потирает глаза. Он сидел в аудитории почти последним. Перед глазами плясали круги. Когда он закончил, в голове появилась уже ясно сформировавшаяся мысль.
Ему надо выспаться.
- Мистер Ватсон, вы прекрасный студент, и вы замечательно готовитесь ко всем моим лекциям… - он вальяжно поправляет очки в прямоугольной узкой оправе (и кто дарит такие современные очки профессорам?; дочь, что ли?), и Ватсон замирает, дожидаясь какого-то жуткого вердикта. Он даже затаил дыхание, поэтому когда дверь из учительского кабинета, смежного с аудиторией, распахивается и чья-то бледная рука едва успевает придержать ее за ручку, Джон вздрагивает и ежится. Высокий худощавый парень примерно его возраста смотрит на него, и Джону хочется назвать его «мальчик-ворона». У того короткие черные волосы, большие и по-детски, наивно распахнутые карие глаза. Футболка с огромным рисунком в виде гребанных диснеевских Тома и Джерри (Джон ненавидит этот мультик, Гарри в детстве, утаскивая очередную подружку, только эту кассету и врубала), столь контрастно смотрящаяся на фоне серьезных костюмов, обтягивает его худощавый торс; на тонких запястьях болтаются детские браслеты; на мизинце – кольцо в виде буквы «М» (имя?). В общем, Джон действительно отвлекается, когда их взгляды сталкиваются. В тот же момент профессор Спир заканчивает фразу, длившуюся всего-то секунд пять:
- … но вам не стоило так сильно напрягаться; я уверен, что вы и без такой подготовки превосходно сдали бы экзамен, - Спир улыбается, и Джону приходится посмотреть на него, чтобы улыбнуться в ответ. Тот наконец замечает стоящего позади парня и оборачивается.
- Джим, черт возьми, ты ведь должен был закончить с конспектами и не выходить до конца экзамена!
- А я закончил,- просто отвечает Джим и улыбается мило, смущенно, Джон невольно отводит взгляд.
В гребанной семье ненормальной была не только Гарри.
- Как, уже?! – удивляется профессор и довольно улыбается. Он кивает Джону, очерчивает «отлично» в воздухе, и Джон уходит с легкой душой.
Он чувствует на себе тяжелый взгляд даже после того, как дверь закрылась за ним.

Глава 2, начинающаяся.
Отлично. Джон возводит руки к потолку и, виляя худой задницей, пляшет какой-то странный ритуальный врачебный танец. Он улыбается самодовольно, скрещивает руки на груди и валится на кровать. Та чуть скрипит, принимая на себя его небольшой вес. Джон закидывает руки за голову и смотрит в чистый, идеально белый потолок. Чертов Джим упрямо смотрит на него с потолка, машет тонкими запястьями, улыбается смущенно. Джон шипит, переворачивается на живот и утыкается носом в подушку. Дирк сказал, что парень их возраста, учится, видимо, в соседнем универе, по международным отношениям, и приходится хорошим другом Спиру. Ну, знакомым. Маловат будет для друга. Ватсон приоткрывает глаза, приподнимается на локтях и представляет, как тот парень вздрагивает, заглядывает ему в глаза. Кладет руки на плечи, а ладони у него – горячие-горячие, улыбка смущенная, губы влажные и податливые. Он приближается к нему, Джону, и…
Ватсон хмурится и резко поднимается на ноги, стучит крепко сжатым кулаком в стену и орет:
- Дирк, меня дождись, я с вами!
За стеной затихают, а потом одобрительно взрываются довольным ревом. Джон усмехается и открывает свой шкаф. Нет, ему определенно еще есть о чем думать, кроме как о каком-то парне с угольно-черными ресницами.
***
- Джон, мальчик мой, иди-ка сюда! – хохочет Дейма, красивая пышногрудая брюнетка, сидя на коленях у Алекса Малкэра. Они все находятся в шикарном саду Шона Баррэлстоуна, чей отец – известный игрок на бирже, везунчик и вообще просто-таки родился под крылом у матушки Удачи. За лет пять он становится мигом известным, строит себе чертовски крутой особняк в Лондоне, еще круче – за Лондоном, заводит пару любовниц (как же без любовниц богатому человеку, отвечает удивленному Джону Дирк) и прозрачно намекает о своем намерении стать влиятельным человеком в Британии. Отец Джона думает об этом иначе.
- Вот увидишь, он прогорит, - кивает он однажды Джону, помахивая вилкой, и кусок бекона, зацепившийся за нее, летит куда-то в умывальник. Отец не обращает на это внимание. – И вся его игра свалится, и все его сраные особняки и любовницы – все утечет, как вода сквозь пальцы, а сын его, наркоман и алкаш, окажется на улице.
Никто не думает так, как отец Джона. А если и думает – не говорит. У Шона есть охуенный особняк, так что за ним право говорить, что верно, а что – нет.
- Привет, Дейма, - улыбается Джон и осматривается. Дирк вручает ему банку с пивом, Ватсон держит ее в руках только затем, чтобы она приятно прохлаждала руку. На улице май-месяц, неожиданно жарко для Англии, и ощущение это приятное. Гораздо более приятное, нежели факт употребления алкоголя. Джон знает, из-за Гарри. Может, это действительно какая-то фобия. Так бы сказала его подруга, Дженни, она мечтает стать психологом. Джону, вообще-то, плевать.
Он ходит кругами, тщетно пытаясь найти место, где ему пристроиться. Банка в его руках уже стала теплее, так что Джон, не особо сожалея, выбросил ее. Не его это жизнь.
- Трезвенник? Похвально, - слышится позади голос, когда Джон уже поворачивается, чтобы найти Дирка и известить его о своем уходе. Он оборачивается на знакомый голос, а сердце его все-таки соизволило дрогнуть буквально на миг позднее. Парень с огромными черными глазами сидит на ступеньках гаража, закинув ноги на какой-то ящик, и смотрит на него, широко улыбаясь. Он одет все в ту же идиотскую футболку, и Ватсон вскидывает брови, чтобы показаться удивленным, но не показать эту свою странную неприязнь. «Привет, Джим, я трезвенник, но это мне не помогает, потому что я ненавижу твою футболку»? Бред.
- Да, не люблю пить, - улыбается Джон и садится рядом, не дожидаясь приглашения. Само начало такой беседы – уже приглашение.
- Да, знаю, примерный мальчик и «отлично» у мистера Спира, - Джим смущенно улыбнулся и запустил пальцы в свои волосы, ероша их. Джон невольно засмотрелся, и поэтому он даже не успел отвести взгляд, когда брюнет повернулся к нему. – Ты в курсе, что Спир – коммунист?
Джон удивленно посмотрел на него. Не то чтобы он был идиотом, но ему до этого нет дела. Джон всегда был предельно аполитичен, разве что ему пришлось бы вдруг жить в тоталитарном государстве.
- Ладно, забудь, - рассеянно ответил Джим, и Джону показалось, что у того мелькнуло в глазах что-то. Нечто непривычное, не вязавшееся с его образом милого, странноватого мальчишки. На которого он умудрился обратить всю свою ранее ни во что не выливавшуюся симпатию.
- Откуда ты знаешь, что я примерный? – задумчиво спрашивает Джон, когда Джим спокойно, будто бы они были закадычными друзьями, лениво прислонился плечом к его плечу. Тот улыбается загадочно и передергивает плечами.
- Навел справки. Я же наблюдал за тем, как ты сдаешь экзамен, прямо через замочную скважину смотрел! – он изображает руками некий контур, отдаленно напоминающий эту самую скважину, и смотрит сквозь нее прямо на Джона. Пару секунд его большой глаз не мигает, и Джон даже не знает, хочется ли ему смеяться.
- А если бы я вдруг подбросил тебе в сумку чей-нибудь средний палец, ты бы поменял свое мнение? – любопытствует Джон, и его собеседник хохочет.
– Тогда я сочту это жутко романтичным! Ты хорошо знаешь свое дело, да, Джонни? – даже тон у Джима странный, и играющий. Ватсон до конца не уверен, каким тот является на самом деле. Но ему невыносимо хочется провести подушечкой большого пальца по влажным губам. Джон ежится. Его так называла разве что мать в далеком детстве, да и так – он не уверен.
- Не то чтобы, - уклончиво отвечает Джон, быстро отводя взгляд. Джим посмотрел на него пристально и, как казалось ему, сделал для себя какой-то важный вывод. Ватсон чувствует себя полнейшим идиотом – разговор вел исключительно Джим. Вопрос слетает с губ Джона прежде, чем он его осмысливает. В общем-то, глупый, ни к чему не обязывающий, но он все равно заинтересовался. – Зачем буква «М» на кольце? Фамилия? – спрашивает он, невольно протягивая руку и касаясь кончиком указательного пальца контура буквы на кольце Джима. Тот, кажется, вздрагивает. Джон даже поднимает на него глаза и позволяет себе не скрыть интереса, мелькнувшего в глазах. Ему хотелось бы, чтобы его прикосновения оказались для кого-нибудь самыми важными.
- Нет, фамилия у меня другая. Корниер. Это первая буква имени моей бывшей девушки, - отвечает Джим, и Джон сьеживается, обнимая себя за плечи.
- А почему бывшей? – спрашивает он, как бы сочувственно смотря на Джима. По сути, кислую мину состроить не сложно, главное – изменить причину.
- Она оказалась изменчивой сукой, я ее убил и закопал в саду своей покойной бабушки, - смеется Джим, и Джон улыбается тоже. Странное чувство юмора – тоже хорошо. Как-никак, это же не его отсутствие.
- Что студент другого университета делает здесь? – спрашивает Джон, и Джим едва ли не мурлычет от удовольствия. Или самодовольства. Какая разница.
- Я тут по близкому знакомству с Баррэлстоуном, - он так заискивающе улыбается и краснеет, что Джону хочется смеяться.
- Насколько близком?
- Достаточно, чтобы он краснел при виде меня, - смеется Джим, и Джону кружит голову от его тона разговора. Он совершенно не понимает, шутит ли тот.
- Так ты гей? – спрашивает напрямик, и в какой-то момент они оба смотрят друг на друга смущенно, в легком замешательстве. В темноте Джон видит, как Джим закусывает губу.
- Только если ты вдруг станешь алкоголиком, - отвечает он быстро. Может, резко, может, стеснительно. Джон не знает.
- Выпьем? – вдруг предлагает он, и Джим разражается довольным, отчего-то леденящим душу смехом.
***
Они проторчали весь праздник на крыше высокого домишки, находящегося слишком далеко от жилого дома, и слишком близко от остальных людей. Так им кажется, но на самом деле, они ни разу не встретили никого. Джон не совсем понимал, почему, но Джим так и норовил дернуть его за рукав, утащить подальше, но он и не против.
Когда они вместе сидят и смотрят на грязное, затянутое тучами небо, им невыносимо хорошо. Джон не то чтобы совсем пьян. Ему не болит голова, он не падает, не хочет уснуть, но чувствует себя предельно смелым и уверенным. Джим рядом тоже не отставал. Они смеялись, опираясь друг на друга, лепетали какой-то бред, и Джон было действительно хорошо.
- …а потом я говорю ей, что это секс по телефону и, представляешь, оказалось, что это мать, - тихо смеется Джон, откидывая голову назад и подставляя лицо приятным, чуть прохладным порывам ветра. Он закрыл глаза, поэтому не видел, как смотрел на него Джим.
- Джон.
- А-а-а?
- Джон.
- Ну чего тебе?
- Посмотри на меня.
Джон нехотя открывает глаза и смотрит на Джима почти спокойно. Он встречает его взгляд – потемневший от желания, и видит, как внешне слабая грудная клетка опускается и поднимается, пока он тяжело дышит, как приоткрыты его губы, как подрагивают ресницы. Джон наклоняется вперед, а парень подается ему навстречу. Когда их дыхание смешивается, но губы еще не соприкоснулись, Джон шепчет тихо:
- Я ненавижу твою футболку.
- Я знаю, - отвечает парень, обнимая его за шею. – Буду носить ее всегда.
Когда человек теряет себя? Когда появляется что-то, от чего он зависит. Что-то, что является сильнее его самого. То, что его ломает.
Но когда Джон хватает ртом воздух, стонет глухо и подается навстречу ловким и удивительно властным рукам Джима; когда тот почти умоляюще целует его в губы, заставляя замолчать; когда скользит вдоль его разгоряченной кожи низменно прохладными пальцами; когда смеется ему тихо на ухо, ведь Джону и больно и странно хорошо; когда Джон тихо всхлипывает от несдерживаемого желания, целует его пальцы в каком-то странном сладостном упоении и когда мир взрывается дурацкими сумасшедшими фейерверками на грязной крыше – тогда Джон думает о том, что нашел себя.
Глава 3, переменчивая.
- Джонни, ты опять проиграл, - весело говорит Джим, а Джон закатывает глаза и тихо воет.
- У тебя карты крапленые, я уверен в этом, - возмутился он. Джим только потянулся, сидя на его кровати, скрестив ноги по-турецки. Улыбнулся довольно и хмыкнул.
- Джонни, ну ты же знаешь правила. Снима~й, - елейно тянет он, и Джон фырчит, сидя на большом уютном стуле в одной майке и трусах. Он чувствует себя каким-то нелегальным мигрантом, которого на границе встретили и дружески «поприветствовали».
- Я их тебе в задницу засуну, - шипит он, скрывая легкую улыбку. Джим даже в своей непосредственной наглости кажется чудесным. Он приходит к нему часто – даже чаще, чем сам Джон мог бы предположить вначале. Сам Джим объясняет такие частые появления тем, что в универе делать все равно нечего.
- Я немного наперед забежал в учебе, - краснеет он, опускает глаза, а Ватсон в таких случаях не выдерживает и целует его в изгиб шеи. Правда, сейчас Джим не похож на типичного себя. И под его пристальным взглядом Джон выдыхает и, будто стремясь момент не продлевать, быстро снимает с себя майку и швыряет ее брюнету. Тот ловко ее ловит и смотрит на Джона.
- Ну, чего? – не выдерживает он, подтягивая колени к себе и обнимая их руками. Джим улыбается еще шире, и тут Ватсон вспоминает. Он осматривается в поисках чего-нибудь потяжелее, смеется. – Да ну тебя! Кто эти идиотские правила придумал?!
- Я, - незамедлительно следует ответ. Джим в такие моменты застывает, будто бы он являет собой очень красивую, но нереальную маску. – Либо ты соглашаешься на еще одну партию в карты, либо выполняешь мое желание.
В его голосе так много скрытого за стеснением ехидства, что Джону хочется познакомить его лбом со своим столом.
- Да чтоб тебя! – хохочет он, бросая в Джима какую-то толстую тетрадку. Тот вскидывает брови, округливает рот буквой «о» и, вызвав очередную вспышку смеха со стороны Джона, валится наземь. Весьма натурально, кстати. Джон обеспокоенно нахмурился, подался вперед, закусывая губу и потихоньку тоже сползая на пол.
- Эй, Джим, ты как, не ушибся? – виновато спросил он. – Если хочешь, я пойду позо…
Договорить ему не дали. Не больно-то и поговоришь, когда тебя резко переворачивают на спину, но к полу придавливают аккуратно, со свойственной Джиму методичностью и деликатностью.
- Ну так что там насчет моего желания? – мурлычет Джим, пока Джон едва ли не задыхается от возмущения. – Больно не будет, обещаю, - он легко и ласково обхватывает лицо Джона, гладит острые, но гармоничные черты лица, скользит подушечками больших пальцев по скулам, приоткрывает свои губы и целует Джона в нос. От такой нежности – непривычной совсем, смешной, почти что детской – Джон жмурится и примиряется окончательно, чувствуя, как щеки его алеют от смущения.
- Это был последний раз, когда я играл с тобой в карты, - буркнул он, обвивая шею Джима и притягивая его к себе.
- Хорошо, Джонни, последний раз, - покладисто отвечает Джим, запечатлевая на его губах легкий, дразнящий поцелуй. – Разве что сам захочешь.
Джон даже подается вперед, целует узкое плечо. Джима хорошо целовать, приятно ощущать его пальцы в своих волосах, откидывать голову назад, подставляясь под осторожные, нежные поцелуи. Приятно даже чувствовать его тонкие пальцы – прохладные-прохладные – на обнаженном теле, губы на прикрытых веках. Джим бережен, осторожен до невозможного, и это возбуждает, вышибает здравые мысли каждый раз. Джон облизывает губы, стонет, когда прикосновения Джима становятся до неприличия легкими и пошлыми одновременно. Этот парень – с большими наивными глазами, приятным смехом и острыми коленями, по-мальчишески резким, трогательным, профилем, легко изогнутыми губами – заставляет его терять голову раз за разом. Джон закрывает глаза, позволяя себе на миг забыться. Странно – он ведь не особо инициативен в этот момент, но Джим не против. Он никогда не против, если Джон так делает. Брюнету нравится наблюдать, касаться, будто какого инструмента. Да только на какой инструмент Джон похож – непонятно; он бы сказал, что на какой-нибудь тамтам, но Джим бы непременно укусил бы его за мочку уха (так он только цепляет ее языком). Поэтому Джон молчит.
Ему кажется, будто ветер касается его. Легкий, неуловимый и теплый.
Рано или поздно ведь надо не сдерживаться. И тогда он выдает себя, зачем-то спросив:
- Почему ты не знакомишь меня со своими друзьями?
Джим замирает на один короткий миг. На такой короткий, что это можно назвать заминкой перед тем, как утянуть Джона на кровать, потянуться к тяжелой пряжке на ремне его брюк. Но Ватсон замечает, напрягается.
- Зачем тебе это, Джонни? Тебе меня мало? – мурлычет Джим все тем же тоном, но, Господи, Джон готов поклясться, что что-то не так было с интонацией. Неуловимо-опасное. Но под руками Корниера расслабляются его плечи, спина.
В коридоре раздаются шаги, одновременно с этим слышится звук лязга ключей и разных металлических безделушек. Походка, песенка под носом, тон голоса, тот самый лязг – все выдает Дирка, который какого-то хрена вернулся с баскетбола раньше обычного. Какого черта, думает раздраженно Джон. Он ощущает, как отстраняется от него Джим, хмурится и приоткрывает глаза. Джим уже стоит на подоконнике, тихо посмеиваясь и спуская ноги вниз.
- Покажу, Джонни. После пар будь завтра тут, - шепчет он, и ворвавшийся через окно ветер ерошит его волосы. – И имей ввиду – партию-то ты все равно проиграл.
Когда Дирк входит в комнату, Джон лежит и читает, а на щеках его играет едва заметный румянец.
***
- Это Мартин Кросс.
Они сидят на крыше одного из домов, на улице стоит дикая жара, и они с Джимом одеты в шорты и майки – минимум, который требует общество. Они хотели пойти к нудистам, даже почти разделись, но потом вспомнили о мороженом и решили посидеть на крыше. Джим пододвигается к Джону, который спрятался за маленьким навесом, и становится еще жарче от близкого контакта. Тень, однако, была неплохая, а ветер на крыше добавлял нужных ощущений. Джон неотрывно смотрел на невысокого светловолосого мальчишку, который играл в компании других в баскетбол. Площадка была большая, мальчишка бегал чудно, хорошо играл. Бросал, правда, немного слабовато. Остальные парни над ним не насмехались.
- Он отличник? – спросил Джон, совсем забыв о мороженом в своей руке. Почему-то первая мысль была именно такой.
- Нет, он хорошист, - с сомнением в голосе говорит Корниер, озабоченно бросив взгляд на блондина, а потом засмеялся и (нарочно) сказал, почти шепча. – Ну вот, мороженое растает.
Джон не успевает отреагировать, когда Джим перехватывает его руку за запястье и легко проводит языком по запястью, собирая потекшее мороженое. Джон фырчит, выдергивает руку, краснея и смущенно отворачиваясь. Джим смеется рядом, дует в ухо, и Джон вздрагивает от приятного ощущения.
- Неплох, да? – мурлыкнул Джим, ехидно выдыхая. Джон хмыкнул. – Но эти-то, эти! Красавцы какие! – Джим рассматривает других парней – мощных, крепких. Джон не ревнует, но как-то в его голову само собой закрадывается мысль о том, что от его комнаты до спортзала – минуты две-три неторопливым темпом.
Они молчат, Джон о чем-то размышляет, но вслух не говорит ровным счетом ничего.
***
- Парни, вы чего?.. Честное слово, я все вам верну! – голос дрожит от страха.
У Джима широко распахнуты глаза, руки скрещены в защитном жесте, губы искажены почти комически. Он бледен, вжимается спиной в стену и мелко подрагивает. Рядом с ним – три огромных мужика, Джим гораздо ниже, а уж слабее – тем более.
У него наверняка ноют лопатки, почему-то думает Джон прежде чем набрасывается на них.
Обычно он чувствует азарт и желание ударить, поймать, загнать в угол. Он любит все, от ощущения крепко сжатых в кулаки рук и вплоть до чувства жжения в разбитой губе. Он любит эти резкие движения, любит драться, чувствовать, как под ним ломается, сдается, пятится живое тело. Прекрасный антидепрессант – рывок, удар. Отступление, шаг назад, а потом опять шаг-другой к врагу. Бросок через бедро – таких массивных бросить легче, другому в переносицу – кровь хлынула, запачкав ему руку, третий с сомнением на него посмотрел, но набросился.
Удар в солнечное сплетение.
В общем-то, на словах это легко. А так Джону понадобилось по меньшей мере минут семь. И будь он хоть чуточку массивнее, ему было бы гораздо сложнее.
Джон больше ловкий, чем сильный, но сейчас это его спасает. А еще сумасшедший.
Каждый раз, когда его швыряли назад, он видел сжавшегося, нервного, замершего на месте Джима, и, тут же зверея, он опять бросался вперед. Подножка, рывком надавить на плечи, заставить повалиться прямо на спину и, не жалея, разжать руки, чтобы человек сам себя своим весом и придавил.
Они оставляют его, бормоча что-то вроде «ненормальный», даже не оглядываются. Исчезают так же резко, как и появились. Красная пелена перед глазами начинает спадать, и Джон расслабленно выдыхает и тяжело щурится. Неловко будто. Весь запал уходит, он как-то сразу сьеживается. Его плечи чуть опускаются, а глаза не горят, а смотрят почти виновато, будто он всегда хочет попросить у кого-нибудь прощения. Впрочем, появись эти несколько людей опять тут – он бы обязательно их поубивал бы, даже если бы пришлось смотреть глазами преданной собачонки.
- Джим, ты как?
Корниер вместо ответа хватает ртом воздух, смотрит на Джона широко распахнутыми глазами, зрачки – огромные, будто его страшно что-то удивило, напугало и…возбудило. В уголках губ играла какая-то неведомая эмоция, Джон, еще разгоряченный после мелкой перетасовки, не успевает уловить ее, и – что не странно – она исчезает. Джим прислоняется спиной к стене, но, видимо, не выдерживает и сползает вниз, роняет голову на свои раскрытые ладони и тихо, глухо выдыхает.
- Спасибо, Джонни.
Эта фраза, к удивлению Джона, не обьединяет. Она заставляет почему-то поднапрячься и задуматься. Всерьез задуматься.
Ветер ерошит их волосы, забирается под одежду, и Джим выглядит чертовски беззащитно и слабо сейчас, когда его лицо невообразимо бледное, а глаза по-прежнему (да и как обычно) широко распахнуты.
Джон прекрасно знает, что Джим не хочет знакомить его со своими друзьями. Избегает их. Он не видел Джима никогда в их присутствии, он видел Джима только одного. Он устало трет глаза. Корниер ему не доверяет. Ватсон садится на корточки около Джима, который совсем уж сполз на пол, обхватил его лицо ладонями, заставляя смотреть прямо в свои глаза.
- Джим, в какое дерьмо ты влез на этот раз? Почему ты… почему я ничего не знаю?
Джим не отвечает. Он улыбается сумасшедше-странно, и Джон вздрагивает и щурится. Корниер, будто бы заметив его реакцию(или просто смутившись) улыбнулся уже смущенно.
- Прости, Джонни. Спасибо.
Ветер забирается им под одежду, заставляет вздрагивать, мерзнуть все больше, поэтому Джон поднимается, подает Джиму руку, и они вместе уходят.