Принять себя.

[dosvidosfantasy]

Что делать ночью, когда анкета почти дописана, когда делать совершенно нехрен, а в голове образы? Конечно, писать фички. По непонятным пейрингам.
Название: Принять себя.
Автор: джентельвумен.
Фандом: дигрей
Персонажи: Лави, Шерил, Канда упоминается.
Рейтинг: PG-13.
Описание: Никто не приходит.
Посвящение: Кирике за стойкий лавандизм. Смеллу за вдохновивший меня милый фичок. Мю за няшный рисунок фем-Лаванды.
Примечания автора: В какой-то момент я начала разуверяться в лаванде. Причин для этого достаточно - примерно так я вижу жизнь Лави у Ноев. Поэтому я присматриваюсь к другому пейрингу. Потихоньку)

Здесь неприятно пахнет сыростью, но вполне тепло. Даже можно жить.
Тут можно сосчитать и день, и ночь, потому что у него огромное окно, пусть и небо получается в решетках. Он не считает. Давно уже не считает. Так, чтобы осталось совсем немного места для надежды. Где-то между «вчера» и «завтра». Но после «сегодня».
Лави открывает глаза.
Повязку у него забрали еще в течении первых нескольких дней, изучили второй, голубой глаз на наличие способностей и забыли. От него все равно никакого толку.
Он дышит сипло и рвано, но точно знает, что сломанные ребра теперь перебинтованы. Веки тяжелеют, и он на миг закрывает глаза, пытаясь вдохнуть глубже. Его рука покоится на подушке рядом с головой, и он медленно разминает пальцы, пытаясь вдохнуть в свое тело толику тепла. Согреться изнутри. Все было бы терпимо – и сломанные кости, и обожженная или содранная кожа, и шрамы по всей линии плеч и спины. Если бы не то оглушительное, отвратительное одиночество, в котором он находится сейчас. Историк чуть хмыкает, закатывает глаза и проводит языком по нижней губе. Та неприятно саднит, он чувствует на языке привкус запекшейся крови. Историк слегка усмехается.
Жив.
Впрочем, он не совсем один: дверь рвано скрипит, и рыжеволосый поворачивает голову в ответ на вольный кивок Шерила Камелота. Тот стоит рядом как изваяние какой-то миг, потом растягивает губы в улыбке и говорит:
- Ты быстро идешь на поправку. Слишком быстро. Не в пример своему старику.
Лави вздрагивает всем телом, потому что это – единственное, чем его теперь можно пронять. Единственное, что у него есть. Эмоции. Фонтан эмоций. Он перестал мыслить логически, стал чувствовать. Словно сознание мстило ему за те годы равнодушия, которые он прожил в беспечности.
Если это – чувствовать, то лучше бы все было так, как раньше.
Шерил садится к нему на кровать. Вечный страж. Хранитель.
- Будем говорить?
Вечное проклятие.
Он даже не плачет теперь, когда слышит хруст костей или собственный крик – все это вещи несущественные, словно из параллельной Вселенной. Камелот обещал приучить его. ПРИРУЧИТЬ. Он и приручил. К боли.
Сперва он истерил и кричал. Много. Это была единственная защита организма на то сумасшествие, которое происходило с ним. Его разбирало по кусочкам и собирало обратно, создавало странную уродливо-отвратительную фигуру. Он наклонял голову, когда Шерил в его присутствии поднимал руку. Он сутулился, когда тот делал шаг к нему. Он закрывал глаза, когда Камелот оказывался невообразимо близко. Лави много звал. Он звал всех: Комуи, Аллена, Линали, Миранду, Ривера, Кросса… Канду. Больше всех – Канду. Он звал до тех пор, пока горло не начинало хрипеть. До тех пор, пока не разуверялся в том, что кто-то придет. Он надеялся и ждал.
Никто не приходит.
- Ты не Историк больше, - Шерил гладит его по щеке, только-только зажившей, и он хмурится, сжимает губы. Слышит насмешливый голос, - тебя захлестывает эмоциями. Ты никогда не станешь Историком больше. Ты…как заводная игрушка. Никогда_больше_не_станешь_собой.
Лави приподнимается на локтях и смотрит на Шерила. Ему приходится свыкнуться с тем, что Камелот – единственное лицо, которое он видит. Единственное лицо, которое приносит ему боль и радость. Последнее – сомнительно, но и это иногда бывает.
- Ты не очень обидишься, если я скажу, что мне плевать, Ной? – спрашивает он и улыбается. Он никогда не был Историком. Сколько времени ему понадобилось на то, чтобы это понять? – Или ты настолько помешался на пафосных попытках добить меня, что потерял чувство меры?
Щека горит, и Лави вспоминает, как когда-то в далеком прошлом самая первая унизительная пощечина казалась ему концом света. Ему казалось, что мир обрушится.
Мир не обрушился. Ничто не изменилось. Вообще.
Они с Камелотом гораздо ближе к названию «любовники», чем можно было бы подумать. Любовник должен видеть другого обнаженным. О, Шерил видел. Он видел Лави обнаженным более, чем нужно. Ведь он лично хотел содрать с него кожу. Лично хотел уничтожить. Утолить идиотское гребаное желание пролить чужую кровь. Его Лави умолял остановиться, у его ноги валялся безвольной грудой. Это намного интимнее, чем может показаться.
- Он с Уолкером сейчас, - улыбается Шерил так, словно вот он – Ангел Возмездия – пришел по его душу, - и ни разу о тебе не спросил. Понимаешь, парень?
Лави. Вместе с этим именем пришлось принимать чертовски много себя. Слишком много себя. Со всей прилагающейся тоской и болью.
Никто не придет.
Он молча смотрит на Камелота и опускается на подушки, ощущая во рту металлический привкус крови. Лави благодарен ему уже за то, что тот не упоминает его имя. Потому что он тоже не помнит.
Но он страстно желает, чтобы кто-то пришел.
В тот момент, когда Шерил наклоняется к его лицу, Лави с пугающим смехом внутри себя думает о том, насколько скудным бывает Желание.