Джим/Джон, эс олвэйз, слэш. Шерлок упоминается. Джон сходит с ума, такие дела.
читать дальшеДжону холодно. Ему так часто бывает холодно, что его не спасает ни плед, ни чашка чая, ни даже куча надетой одежды. Словно кто-то распахнул все окна, и оконные рамы так и колотятся о стены, словно ворвавшийся внутрь комнаты ветер не оставляет их в покое. И барабанный стук тяжелых капель о подоконник…сводит с ума.
Джон отучает себя от привычки постоянно смотреть через плечо, словно кто-то вот-вот к нему обратится. Он делает чай на двоих и не проверяет свою квартиру на наличие камер. Его телефон никто не прослушивает, блог не барахлит больше. Все идет как обычно. Он больше не смотрит себе через плечо. Потому что никто не наклоняется к нему и не смотрит на то, что он делает.
Джону часто снится водопад. Джон стоит – висит – лежит, странно запрокинув голову вверх, распахнув глаза и широко открыв рот. Водопад – тяжелая вода, смывающая все преграды, прозрачная, чистая, ледяная, жесткая, едва не царапающая его как камень – живет. Низменный механизм. Вода заливает рот, глотку, проникает глубже, давит его. Попадает в глаза, смывает все острые и рваные черты с его лица. Понемногу просто смывает все. Он потерян в пространстве, он не знает, где он. Кто он. Зачем он. Ему холодно – вода проникла под одежду, прилипшую к телу, под кожу.
Он вспоминает о том, как когда-то давно они с Шерлоком бежали под дождем. У них не было зонта, поэтому воспользовались широким черным пальто – оно было насквозь мокрое, они были насквозь мокрые, но из горла рвался смех, было тепло, потому что грела маленькая точечка соприкосновения их плеч, разливая тепло по всему телу. Он дернул Шерлока в лужу – и тот взбеленился, подумал было обидеться, но Джон прыгнул следом, запачкав собственную одежду даже больше, чем детектив. Мутная вода на брюках обуви стекала вниз, пока они по-глупому, так по-идиотски смеялись, согнувшись в три погибели, свернув к черту ненужный плащ.
Он вспоминает о том, как они вместе с Джимом бежали куда-то прочь под дождем – вернее, он бежал, а тот догонял. Он хотел побыть один, ему было тоскливо-больно. Потом Джим его нагнал, развернув к себе, обхватил его лицо руками и прижался к длинном томительном поцелуе. Губы были влажные, во рту оказывались дождевые капли, чужое тело было пронзительно холодным, но отстраняться казалось кощунственным и неправильным. Грязная стена – отвратительный вариант для примирения, но дождь заливал глаза, и оставались только чужие пальцы, чужие губы, прикрытые веки, мокрые волосы, которые то и дело приходилось убирать с глаз.
Теперь он не бежит никуда.
Когда Джону снится водопад, он просыпается посреди ночи, хватая ртом воздух, кашляя, словно он тонул, и смотрит куда-то в потолок. Подушка неприятно твердая, ее бы взбить, но у него не хватает сил.
Однажды ночью он открывает глаза и садится резко на кровати, чувствуя чужое присутствие. Он резко разворачивается, принимает сидячее положение и замирает, устремив взгляд в центр комнаты, где на фоне старого ковра лежит человек.
Кровь на лице Джима засохла, его лицо словно покрыто некрасивой корочкой, на лице красивыми остались только глаза. Да и те почему-то странно затуманены, словно он смотрит на Джона из глубины. Будто тело ему не принадлежит. Так – одолжено.
Когда Джим ползет к нему – уродливо, страшно, как чудовище – Джон забывает о том, как дышать. Ужас охватывает каждую клеточку его тела, и он замирает. Ноги Джима скрючены некрасиво, он ползет на одних только руках. Джон успевает только услышать, как тот словно заведенный повторяет «не уберег, не уберег, не уберег».
Он ощущает холод в ногах, когда Мориарти подползает ближе. Тот бормочет.
- Не уберег, не уберег, не уберег… - и в голове у Джона словно нарастает воющая сирена, хотя он уверен, что кроме Джима никаких источников шума нет.
Мориарти цепляется ледяными руками за его колени, приподнимается и подтягивает себя почти что в сидячее положение, поднимая свое лицо на него. Джон бледнеет: теперь он заметил, как сильно изуродовано лицо Джима. Но запоминается ему почему-то именно кровь в уголках губ и странная улыбка, словно она была у него на лице до и после смерти, словно прилипла к нему.
- Не уберег, не уберег, не уберег, - бормочет тот, и Джон видит расширенные черные глаза, чувствует его дыхание. Вдруг лицо Джима искажается, теряет привычные черты, он безмолвно кричит, во рту – черная дыра. А потом Джон слышит сотканное из двоих голосов восклицание.
- Дважды!
Его сотрясает, голоса меняются миллионами интонаций. Джима смывает, всех смывает: комнату, предметы, небо, землю, мысли. Он остается один в сплошной темноте.
А потом Джон просыпается.