[джентельвумен]

07.01.2011 в 16:03

Пишет  maryana_yadova:

Театральный роман
АВТОРЫ:  Власть несбывшегося и  maryana_yadova
Название: Театральный роман
Жанр: слэш, RPS!!!
Герои: Бенедикт Камбербэтч, Джуд Лоу, Роберт Дауни-младший
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: они принадлежат сами себе, а нам — только на правах эротических фантазий
Ворнинг: ООС, разумеется
Особый ворнинг: Дальше подразумевается совсем уж разврат


Познакомились они банально и случайно, как многие до них и наверняка после них — в самолете. Просто оказались в соседних креслах в бизнес-классе Бритиш Эйруэйз ЛА-Лондон, как всегда, забитом под завязку. Причем сначала даже не узнали друг друга: только после того, как умильно улыбающиеся стюардессы попросили автографы: «Спасибо, мистер Холмс, спасибо, мистер Ватсон!». Ну да, очень весело. На самом деле. Пустяки, что Холмс и Ватсон из разных фильмов — зато вот они оба тут, почти что пара.


Посмеялись. Потом выпили за знакомство. Обменялись впечатлениями о последних премьерах в театрах. Снова выпили. Потом — о кино. Еще по порции виски. Потом — о популярности. И о том, каково быть секс-символом. Джуду, конечно, виднее, что ни говори, опыта в этой роли у него было несравнимо больше, чем у Бенедикта. Зато у Бенедикта — свежие впечатления. Забавно и поучительно послушать собрата по несчастью.
Полет закончился как-то быстро и незаметно, промелькнул в приятной беседе с маленьким перерывом на подремать. Бен с мимолетным удовольствием отметил, проснувшись, что Джуд спал, как младенец, не издал ни звука и ухитрился не вызвать никакого раздражения. Еще между делом он заметил, что у Джуда совершенно девчоночьи ресницы, длиннющие и загибающиеся кверху. Удобно, с такими ресницами взгляд крупным планом на экране всегда получается выразительнее. Ну, надо признать объективно, красивый мужик и актер отличный.
Еще было здорово, что больше не приходится бороться с гадкими приступами зависти — теперь-то уж точно. После проката "Шерлока" на Би-Би-Си карьера Бенедикта стремительно рванула вверх, прогноз был самым благоприятным, и, уж конечно, он не собирался упустить ни единой возможности. Вот и встреча со Спилбергом, после которой он возвращался домой, тоже прошла вполне успешно. Бенедикт с удовольствием подумал, как он в подробностях опишет Оливии все этапы беседы. Он в самом деле был очень доволен складывающейся ситуацией. Он заслужил успех. Он им наслаждался, не теряя при этом головы. Привычный ребенок успешной артистической семьи, ему все это было не в новинку, но, безусловно, очень, очень приятно.
В соседнем кресле Джуд пошевелился и проснулся. На Бена уставились два ярко-голубых глаза, еще в дымке сна.
— Привет, — легкая и уже веселая улыбка. — Удалось поспать?
— Да, спасибо! А тебе?
— Ага. Оказывается, с тобой хорошо спать, — улыбка стала еще шире. — Ты очень тихий, даже не сопишь.
Бенедикт тоже улыбнулся. Отлично, что Джуд оказался не гламурным задавакой, а нормальным парнем с чувством юмора. Всегда приятно убедиться, что кто-то гораздо лучше, чем пишет желтая пресса.
Распрощались после паспортного контроля, обменявшись телефонами. Лондон — большая деревня, а актерский мир еще меньше. Да и вообще, чем старше становишься, тем сложнее найти человека, с которым — комфортно. С которым можно: о литературе, о кино, о театре, о путешествиях и впечатлениях, и, самое главное, который будет понимать тебя с полуслова, с полуцитаты. Так что Бенедикт был очень рад состоявшемуся знакомству. О чем он честно и поведал Оливии, вернувшись домой.
Оливия не проявила особенного интереса. Ее намного больше занимал недавний звонок ее собственного агента — он нашел ей подходящую роль в очередном детективном сериале, и Оливия могла говорить только об этом. Бен послушно произнес все необходимые фразы, съел простенький ужин, проделал незатейливые фигуры обязательной постельной программы и, наконец, снова остался наедине со своими мыслями.
А мысли продолжали вертеться вокруг нового знакомого. Уже в полудреме Бен лениво думал о том, за какую футбольную команду болеет Джуд, слегка пожалел, что не спросил его мнения о проигрыше сборной в чемпионате мира, а также о том, что так и не нашел времени посмотреть на его Гамлета. Надо будет обязательно сходить в ближайшее же время, подумал он перед тем, как окончательно заснуть.

Wymdham's Theatre в ВестЭнде был полон. Да что там, даже ближайшие улицы рядом с театром казались тесными сосудами, по которым непрерывно струилась в легко отслеживаемых центростремительных направлениях возбужденная толпа. Джуд Лоу сегодня снова играл принца Гамлета, однако для многих подлинных театралов это "снова" стало "как в первый раз". Говорят, так бывает лишь с очень хорошими актерами. Или с очень хорошими любовниками.
Камбэрбетч всегда волновался, входя в театр. Всегда — и как актер, и как зритель. Пожалуй, сегодня его волнение было окрашено свежими нотками: он и жаждал увидеть нового Гамлета, и опасался экспериментальности новой постановки известного своей оригинальностью Майкла Грандэйджа, и... он даже мысленно осторожно подыскивал определения... не представлял в роли принца датского, этого запертого в свои призраки ипохондрика, недавнего соседа по самолету — очаровательного мальчишку (37 лет, и все равно — мальчишка) с обезоруживающей улыбкой и ямочками на щеках... этого шикарного модника, в котором иногда вдруг проскальзывала аристократическая надменность... этого плейбоя с порочными и невинными одновременно синими глазами...
Хм, у Джуда Лоу так много лиц, вдруг осознал Бенедикт с улыбкой, что он вполне справится и с Гамлетом. Видимо, уже справился, поскольку получил за эту роль Critics' Circle Theatre Awards ("Лучшее исполнение роли в пьесе Шекспира"). Так кто такой Бенедикт, чтобы сомневаться?..
Но он — сомневался и поэтому нервно барабанил пальцами по спинке впереди стоящего кресла.
Синеглазый красавчик Альфи не справился бы с Гамлетом. Плейбой Дики Гринлиф не справился бы. Не говоря уже о докторе Ватсоне и мирно спящей в соседнем самолетном кресле миловидной кинозвезде. Но Бенедикт не увидел никого из них в человеке на темной сцене, засыпанной искусственным снегом.
Этот Гамлет — в хлопковых серых футболке, кофте и брюках, абсолютно домашний, то распластанный, то сгорбленный на фоне каменной стены, был порочным и опасным, его терзали судороги истерии. И — очень усталым от блужданий по собственным глухим мирам. Это было, как если бы человек опрокинулся в себя, как в колодец, и завороженно ловил мельчайшие тени отражений, во внешнем мире раздавая смертельные удары направо и налево. Гамлет Лоу был отвратителен и устрашающ, как змея, пребывающая в плену своих непредсказуемых настроений.
И в то же время он был прекрасен. Бенедикт заметил под конец спектакля, что тихо дрожит. Озноб прокатывался по телу волнами. Он был... нет, не потрясен, не удивлен и даже не восхищен, но... совершенно точно — заворожен. Актера вообще легко заворожить другому актеру, подумал Бенедикт, как бы странно это ни казалось.
В фойе театра он еще раз вгляделся в лицо Лоу на афишах "Гамлета". Оно было лет на сто старше, чем то, что он видел напротив себя три недели назад.
Заглядевшись на афиши и задумавшись, Камбербэтч на заметил, как неподалеку появился сам Джуд в окружении толпы поклонников и начал раздавать автографы. Стая фанатов оказалась очень разношерстной, от совсем молодых странно одетых девушек и юношей до цепких акул более чем преклонного возраста, которые вцепились в нового Гамлета мертвой хваткой и строчили по нему очередями своих: "Вы так парадоксально утонченны в этом спектакле, что я все больше привыкаю любить вас ненавидеть!"
Лоу поднимал брови и покорно подписывал все, что ему протягивали. На нем были две футболки одна на другую — черная на белую, и выше запястий Бенедикт увидел несколько татуировок. Если честно, довольно коряво сделанных и нелепых, они портили красивые руки. Впрочем, идеальной красоту делают маленькие несовершенства.
Камбербэтч не планировал подходить и здороваться — он считал это навязчивостью, но Джуд в какой-то момент повернулся и случайно встретился с ним глазами. Изящные брови поднялись еще выше, и он улыбнулся, узнавая. Теперь просто необходимо было поздороваться, и Бенедикт уже шел навстречу, улыбаясь и на ходу протягивая руку.
— Очень сильно, твой Гамлет прямо проникает под кожу.
Ладонь у Джуда была прохладная и шелковая. Пожатие быстрое и больше похожее просто на прикосновение, чем на пожатие. Вдруг усталое лицо словно осыпалось с Лоу, и улыбка его снова стала мальчишеской, с ямочками на щеках.
— Спасибо, коллега. Теперь я должен сходить на твой спектакль. Давай свой любимый говори. Я приду.
Бенедикт поймал себя на том, что не прекращает улыбаться с того момента, как подошел.
— Тогда приглашаю в следующий понедельник. Это будет...

В этот понедельник Бенедикт шел в Национальный театр как будто снова на премьеру – волнуясь и в странном предвкушении. Можно было бы конечно задуматься, отчего он вдруг в столь приподнятом настроении, а можно было — не задумываться. Просто было отличное настроение, какая же разница, отчего? В жизни бывает мало моментов абсолютного счастья, так надо ими наслаждаться, а не раздумывать. В февральском воздухе явственно чувствовалось сладкое и будоражащее дыхание весны, отовсюду— из переулков, с перекрестков, от проходящих мимо женщин — текли невнятные обещания, нервный порывистый ветер бессвязно сулил: «Только подожди, все еще будет, все самое волшебное — впереди».
Театр встретил его почти полной послеполуденной тишиной. Бенедикту нравилось приходить намного раньше, чем остальные актеры. Было что-то магическое в том, как где-то в дальних переходах слышались голоса уборщиц, в том, как вздыхал пустой зрительный зал, не смея признаться в любви гордой, надменной сцене, отгородившейся от него бархатным занавесом.
Бен добрался до своей тесной гримерки, никого не встретив. Неторопливо разделся, расслабленно вытянулся в кресле, прикрыл глаза. Эти три часа перед спектаклем — только его. Сегодня роль монстра, создания доктора Франкенштейна, — его. Изюминка постановки в том, что он и его партнер, Джонни Ли Миллер, играют доктора и его детище по очереди. Джонни пока не пришел. Нужно было воспользоваться одиночеством, оставить все остальное где-то там, в ненужном сейчас внешнем мире, вместе с пустяковыми заботами, суетой, всем тем ненастоящим, что составляло его маску вне театра. Потому что именно здесь, в плохо прокрашенных коридорах позади сцены, в пыльных кулисах, в реквизитном и костюмном цехах, в бархатных креслах зрительного зала — только тут начиналась для него настоящая жизнь. Его личный параллельный мир, его царство, его собственная страна Оз.
Он плыл по самому краю сознания, переменно то погружаясь в мечты и сон, то выплывая на поверхность. Что-то немного мешало, что-то неопределенное, какой-то образ, прячущийся в пограничных тенях. Бенедикт никак не мог поймать ускользающую мысль, правда, не особенно и старался, и вдруг, как раз в тот самый момент, когда в гримерку заглянул ассистент режиссера, пугливая мысль вышла наконец на первый план: Джуд. Сегодня на спектакль должен прийти Джуд. Нужно предупредить ассистентку.
Ассистентка Роуз понятливо покивала. К звездам то и дело приходили в гости другие звезды: для таких случаев в партере всегда держали пару-тройку хороших мест.
— Не стоит беспокоиться, мистер Камбэрбэтч, я за всем прослежу! — заверила она.
Бен принялся переодеваться. Появился Джонни, сосредоточенный, настроенный на роль. Разговаривать не желал никто из них, все потом, после спектакля. Сейчас — только их роли, они уже начали просачиваться сквозь кожу наружу, Бен знал, что даже лицо его сейчас меняется, проступают совсем другие черты.
Вновь появилась ассистентка и позвала на сцену. Бенедикт, уже не думая ни о чем, постепенно превращающийся в чудовище, направился в кулисы. Рядом, будто еще одно творение Франкенштейна, вздыхал и потягивался оживший зрительный зал. Бенедикт почувствовал, что наконец-то он снова на пороге настоящего. Вот тут, в метре от огней рампы, и была его реальная жизнь, вот тут проявлялась его сущность, вот тут он позволял выбраться наружу тому дикому зверю, лживому, великолепному, порочному и невинному одновременно, которым на самом деле являлся.
Звонок. Вступление. Пора.
Занавес поднялся. Гостевое кресло было занято. Поехали!
Два с половиной часа спустя все было кончено. В этот день пьесу принимали особенно хорошо, Джонни был в ударе, а Бен играл с таким блеском, разнообразием и изобретательностью, что срывал аплодисменты в конце каждой сцены. Благодаря своему тончайшему чувству ритма, богатому оттенками голосу, мастерскому владению всей палитрой чувств ему удалось сыграть свою роль так глубоко и сильно, что многие зрители даже вынули носовые платки, чтобы промокнуть нежданно выступившие слезы, сожалея о судьбе несчастного монстра. Бен направлялся в свою гримерную, ощущая себя победителем. В комнате он упал в кресло, постепенно оттесняя монстра обратно, возвращая себе собственное тело.

Джуд Лоу был глубоко поражен. Он знал, конечно, что Бенедикт хороший актер, на премию Лоуренса Оливье и на BAFTA TV Award просто так не номинируют, но, черт возьми, это было потрясающе! Опытный актер, Джуд давно уже привык смотреть на игру других профессиональным взглядом, отмечая промахи и удачи, не стараясь непременно усмотреть недостатки и все же не упуская их из виду. В этот вечер он снова почувствовал себя ребенком, которого родители первый раз привели в театр. Непередаваемое ощущение присутствия при творящемся волшебстве охватило его почти с самой первой реплики Бенедикта. Перед Джудом на сцене стояло настоящее чудовище, смятенное, страшное, жалкое. Изумительное. Светлые глаза Бенедикта нестерпимо сияли, будто вспышки на маяке, от его игры дрожало, как в ознобе, тело, каждое его слово дергало нервы, будто пальцы гитариста — струны.
Джуд чувствовал себя слегка оглушенным, покидая вместе с публикой зрительный зал. Магия спектакля не отпускала его. Покинуть театр сейчас, выйти на воздух, смыть с себя эту ауру было никак нельзя. Он отыскал распорядительницу и попросил проводить его к мистеру Камбэрбэтчу. В положении мировой звезды есть свои прелести — его немедленно препроводили к уже знакомой ему ассистентке, и девушка охотно провела его по коридорам к гримерной.
Джуд отворил дверь, и первым, что он увидел, был устремленный на него бешеный взгляд зверя, которого он только что видел на сцене, пропитанный страстью и ненавистью. На мгновение Джуду вспомнились другие глаза, цвета горького шоколада и коньяка, но он тут же прогнал воспоминание и подошел к поднявшемуся навстречу Бенедикту.
— Привет, Бен. Знаешь, я просто обязан тебе сказать: ты — великолепен! Твоя игра сногсшибательна, изумительна! Я покорен, я будто снова ребенок, ты меня совершенно поразил! Извини, я тут мямлю, как девчонка, но даже толком не могу выразить свои мысли!
Щеки Бена порозовели от удовольствия, но глаза были все еще чужие, страшные. Безрассудные.
Джуд протянул руки и обнял его. Ему хотелось прикоснуться к чужому созданию внутри Бена, почувствовать его присутствие. Бен вздрогнул и обнял Джуда в ответ, и тут же они отстранились друг от друга. Каждого будто пронзило разрядом тока, но Бен все списал на еще не прошедшее возбуждение после спектакля, а Джуд — на слегка расшалившиеся от впечатления нервы.
— Спасибо! Ты меня совсем смутил, — сказал Бен, снова опускаясь в кресло перед зеркалом. — Хотя должен сказать, после того как я видел тебя в "Гамлете", твоя похвала мне особенно приятна. Честно, я чертовски польщен!
Джуд уселся в соседнее кресло и принялся рассеянно наблюдать, как Бенедикт снимает грим. Было видно, что от привычных движений он постепенно успокаивается, приходя в себя. Джуд не понаслышке знал, что такое первый час после спектакля, и сидел тихо, стараясь не мешать. Тем не менее, уходить ему тоже не хотелось, да он и не чувствовал, что Бен хотел бы его выставить.
— Мне стоит наверное уйти, — заметил Джуд, даже не делая попытки подняться на ноги. — Ты устал, наверняка хочешь побыть один.
— Нет, нет. Останься, ты мне вовсе не мешаешь! — ответил ему Бен, бросив взгляд из зеркала и не прерывая своего занятия. — Иногда хочется, чтобы кто-нибудь побыл рядом, после спектакля временами бывает как-то одиноко, знаешь ли.
— Знаю, — хмыкнул Джуд, рассматривая согнутую спину Бенедикта. Даже в таком положении он ухитрялся выглядеть грациозно. Отличная фактура, подумал Джуд, с такой внешностью можно сыграть кого угодно, от монстра до воплощенного идеала красоты. — А что же твоя девушка? Почему не пришла?
Бен обернулся и спросил с усмешкой:
— А твоя девушка? Почему не пришла с тобой?
— Она сегодня занята, — эта фраза была произнесена обоими в унисон, и они рассмеялись, с довольным усталым удовольствием, как давние друзья, знающие друг друга насквозь.

Еще месяц назад Бенедикт в самом сюрреалистическом сне не мог бы себе вообразить подобного развития событий. Как все актеры, он верил в неслучайные встречи, но чтобы так!
Чтобы живой, будничной реальностью стал Джуд Лоу, стоящий напротив в одеянии священника (и, дьявол, даже этот балахон на нем смотрелся так, словно был сшит на заказ культовым модельером!), с драматичными мерцающими глазами! Еще бы, они действительно разыгрывали драму: Бернард Шоу даже свои ослепительные комедии умудрялся превращать в драмы, и наоборот. И смех, и грех, как говорится, — а о грехе вполне можно было задуматься, глядя на эти губы. Черт. Бенедикт моргнул от неожиданности. Он сам от себя не ожидал, но, похоже, несколько долгих секунд просто не мог оторваться от созерцания мельчайших черточек лица напротив. Притом, что уже, кажется, знал их наизусть. Хотя... кто-то знает их значительно ближе, конечно...Кому-то очень повезло...
Они разыгрывали "Кандиду", и лучшего предложения в ближайшие пять лет как фанатичный поклонник Шоу Бенедикт не ждал. Так горячо любимую им пьесу ставил Кевин Спейси в "Олд Вик", а его партнерами по пьесе стали Джуд Лоу и Хелена Бонем-Картер. Хелена показала весь шик своего безумия — "Кандида" позволяла ей разгуляться во всю ширь. Когда она сидела, сложив руки на коленях, в позе, полной смирения, и перед пастором, слушая его проповеди, и перед поэтом, декламирующим ей стихи об ангелах и мадоннах, и любезно пододвигала им чашку с бульоном или укрывала пледом, в глазах ее плескалось такое жестокое желание разрушения, что Бенедикт готов был отшатнуться. "Неужели все женщины носят в себе Кандиду? — вдруг подумал он, вспомнив Оливию, такую милую и заботливую, такую предупредительную — и такую непробиваемую. Кто-то из друзей Бенедикта назвал ее "табуреткой", а что может быть хуже, чем тирания табуретки, — довел он свою мысль до финала и усмехнулся.
В глаза Джуда мелькнуло моментальное удивление — он словно прочитал мысли. Впрочем, пьеса продолжалась.
— Ах, Морелл, давайте оба откажемся от нее! Зачем заставлять ее выбирать между жалким, неврастеническим заморышем вроде меня и чугунно-болванным попом вроде вас? Давайте отправимся в паломничество — вы на восток, я на запад — в поисках достойного возлюбленного для нее. Какого-нибудь прекрасного пурпурнокрылого архангела!
"Как же они оба ее ненавидят", — мелькнуло в голове у Бенедикта, и на чистом инстинкте он порывисто схватил пастора за руку.
Лоу чуть вздрогнул и, видимо, так же инстинктивно, сжал его пальцы. Несколько следующих реплик позволили им продолжить этот жест, и тут Бен, чувствуя странный голод, наклонился совсем близко к глазам, к губам... Зал замирает — движение это полно странного томления, но его можно расценивать как порывистость юного поэта, воплощаемого Бенедиктом...
Бен на секунду замер и быстро отпрянул, отдернув руку, как от горячего утюга, и зашелся в очередной экзальтированной декламации.
— Мы не умеем пользоваться счастьем, если мы не насаждаем его...
И тут Джуд Лоу улыбнулся своей совершенно особой улыбкой. Только ему лично. Улыбкой соблазнителя. Бенедикту не могло показаться — он вдоволь пересмотрел фильмов с Лоу после их знакомства и хорошо знал ее. Это была улыбка, которая делала Джуда сиреной, превращая его в нечто среднее между мужчиной и женщиной, в некое существо, видимо, когда-то несшее на огненной чешуе райское яблоко.
Когда они выходили на поклон, рука Джуда скользнула на плечо Камбэрбэтчу и чуть заметно сжала его. Они поклонились вместе, потом вышла Хелена и разорвала их союз, они оба взяли ее за руки и поклонились уже втроем. Потом вышел Кевин, с абсолютно счастливым лицом. Еще бы, премьера, оригинальная постановка, неожиданное сочетание актеров — и такой успех! Все — в яблочко, судя по тому, как ревело самое капризное и непредсказуемое животное на свете — зрительный зал. На сцену летели цветы, карабкались восторженные театралы с букетами и поцелуями... Бессознательно счастливо улыбались все без исключения. Бенедикт запомнил, как одна пожилая дама в фамильных драгоценностях пригнула Лоу за шею к своей шляпке и шептала что-то ему на ухо, а он держал на весу огромный букет принесенных ей белых цветов.
Они сделали это! И будут делать дальше, подумал Бенедикт. И неожиданно сладкое чувство шевельнулось в солнечном сплетении.

Гримерка здесь вышла одна на двоих и не отличалась простором. Да к тому же сейчас была полной цветов — от роз и лилий воздух стал влажным, сладким и душным, как в оранжерее. Старинное зеркало, отдававшее бронзой, делало лица почти золотыми.
— А ты на ее месте... кого бы выбрал? — спросил Бенедикт, стирая остатки грима.
— Я бы выбрал тебя, — широко улыбнулся Лоу и с утрированным кокетством посмотрел на него из-под ресниц.
— Тебе удаются такие взгляды.
— Серьезно?
— Угу. Когда ты в "Сыщике" подползал на коленях к Кейну, так глядя на него снизу вверх, у меня чуть инфаркт не случился, — кивнул Бен, смеясь.
— Как? Вот так?
И вот Джуд оказался у его ног на полу, положил ладонь ему на колено и посмотрел... господи, так смотрели только недавно падшие ангелы, стремясь соблазнить как можно больше девственников на волне свежих впечатлений. Колено предательски дрогнуло. Голос тоже.
— Да, вынужден признать, по-прежнему действует...
— Ну, — Джуд погладил пальцами бедро Бенедикта и чуть сдвинул руку выше. — Я рад, что именно ты ценишь мой актерский талант.
Бенедикту очень хотелось курить. Или не курить. Или выйти на воздух. Или не выйти. Но однозначно чего-то очень хотелось. Так, что нестерпимо жаркий зуд распространялся по всему телу. Он как-то пропустил тот короткий момент, когда новоявленный пастор начал откровенно его гладить. Он сжал руку Джуда, как недавно в пьесе, и на этот раз пальцы их переплелись. Слишком быстро. И слишком яростно.
— Ну что, коллега, нас ждет банкет, Вы не забыли? Выпьем за удачное продолжение? — медленно уронил Джуд. — И не смей отговариваться! Это премьера! Твоя личная Кандида подождет...
— А твоя?
— Тоже.
Лоу улыбался, поднявшись, но все еще держа его за руку, и Бенедикт не выдержал — тоже засмеялся, прикрыв глаза свободной рукой. Падение Адама, оказывается, было забавной и приятной штукой.
— Хорошо.

Отметили премьеру в одном из ресторанов на Ковент-Гарден, так что идти далеко не пришлось. Камбэрбэтч вспомнил, что «Пигмалион» Шоу начинается со сцены, когда на Ковент-Гарден театралы после вечернего представления стоят в очереди на такси, а уличная торговка цветами Элиза Дулитл умоляет профессора Хиггинса «купить цветочек у бедной девушки».
Интересно, что Джуд тоже оказался поклонником Шоу. А еще — русского режиссера Тарковского. За время репетиций он уже успел восторженно поведать Бену о фильме со странным названием «Солярис», где фигурировала некая мыслящая субстанция, воплощавшая в жизнь самые потаенные фантазии, страхи, одержимости. Впрочем, в этом смысле Тарковский полностью совпадал с Уальйдом: «Боги наказывают нас, когда исполняют наши желания».
Бенедикт подумал о том, какие бы образы воплотил телепатический жидкий океан, если бы он сам заглянул в эту бездну. Глядя на улыбающегося Джуда, который не прекращая флиртовал с гостями обоих полов — это выходило автоматически, он вдруг представил несколько сцен, которые были явно невозможны в реальной жизни. Вернее, представил — неправильное слово, сцены заскользили по самой периферии сознания, но этого хватило, чтобы щеки загорелись.
Губы. Шея. У Джуда была дивная шея, которая так и требовала поцелуя. Интересно, действительно ли была хоть доля правды в том, что писали о Лоу и «его» Шерлоке Холмсе? Бенедикт не знал лично Роберта Дауни, но, конечно, хорошо представлял, обаянием какой силы тот обладает. Весьма двусмысленным, надо сказать, обаянием. Бенедикт затруднялся определить, назвал бы он Роберта брутальным или женственным. В нем парадоксальным образом сочеталось и то и другое. Вообще, они с Лоу были такими разными, что странной казалось даже возможность их формального общения. А представить их вместе… Бенедикт облизнул пересохшие губы, совсем как Джон Уотсон в "их" сериале, и приложил ладони к уже откровенно пылавшим щекам. Кажется, вино было слишком пьяным.
— У тебя такое лицо, — возник перед ним Лоу, — как будто ты думаешь о чем-то нескромном. И при этом смотришь на меня, – насмешливо уточнил он.
— Я всего лишь думал о том, какая соблазнительная у тебя шея, — засмеялся Бенедикт. Хочешь скрыть что-то — скажи правду.
— И еще меня бессчетное количество раз объявляли иконой стиля, а также я лицо Диора и Мартини. Тебе чертовски повезло, что я хотя бы здороваюсь с тобой, — продолжал зубоскалить Джуд, в голове которого тоже начинал плавать приятный алкогольный туман.
— Зато я — восходящая звезда. Ты выйдешь на пенсию, а я все еще буду играть плейбоев и оставаться секс-символом.
— А ты правду сказал тогда на пресс-брифинге? Ты действительно фантастический любовник?
Закусив губы, Бенедикт нарочито скучающим взглядом окинул обстановку и снова вернулся к Лоу. Тот смотрел на него с самой очаровательной из своих улыбок, засунув руки в карман узких брюк. Икона стиля. Да, действительно, есть люди, которым это дано от рождения. Да и вообще… красивый. Обычно такие красавчики — полные бездарности. Но к Лоу это не относилось. И Бенедикт не чувствовал уколов зависти или ревности, рассматривая эти ямочки, эту родинку на щеке, эти синие радужки. Он никогда не был лестного мнения о своей внешности, но и не стеснялся ее. Нет, он не хотел быть Джудом Лоу. Скорее он хотел самого Джуда Лоу.
"Вот черт… Вот ты и вляпался в традиционный порок театральной тусовки". Однако шока это открытие не принесло, поскольку Бенедикт давно уже заметил, как смотрит на Джуда. И как Джуд смотрит на него. Это была такая приятная игра. Пока игра. Но вот в это конкретное мгновение взглядов и усмешечек было уже мало. Скулы стягивало от желания прикоснуться. И Бенедикту как-то расхотелось шутить.
— Я пойду покурю, — отвернувшись, бросил он и быстрым шагом направился на задний двор.
Он уже свернул самокрутку, когда Джуд снова появился перед ним.
— Ты куришь самокрутки?.. — каким-то странным голосом спросил он. — Ты прямо как… Роберт…
— Он тоже курит самокрутки?
— Нет… — медленно произнес Лоу и посмотрел в стену над головой Бенедикта. — Но вы оба — эстеты. Дальше этого дела не идет.
Они помолчали.
— Он тоже боится.
— Чего?
— Себя.
Снова возникла пауза. Бенедикт курил и смотрел в землю. Лоу прогуливался перед ним, по-прежнему держа руки в карманах. На улице уже сгущались сумерки, пока еще синие, серо-синие, в них зажигались огни, и в воздухе было разлито грустное томление, чисто весеннее. Странно, что задний двор ресторана может оказаться таким интимным местом. Этот момент был... совершенным, подумалось ему. И он был уверен, что это один из тех моментов, которые люди вспоминают перед концом жизни, пролистывая ее. "Жизнь — это не то, что с нами случилось, это то — что мы помним".
У него даже перестали дрожать руки, и он снова не совсем кстати вспомнил Мартина… то есть Джона.
– И еще… — вдруг сказал Лоу. — У вас обоих… такие красивые руки!
— У вас с ним что-то было?
Джуд молчал.
— Извини. Извини, я не должен был...
— Ты не должен был, да. Многого не должен был. Ну что уж теперь делать. Вы такие смелые на публику, но до вас невозможно добраться. Что там, за семью замками? А черт его знает! Кажется — одно, а на деле — совершенно другое. Это как ветер в начале весны... он теплый, и в нем запах цветов, и он так много обещает... но вдруг ты чувствуешь в нем холод далекого снега, близость вечных льдов... и ты не знаешь, в чем его подлинная суть. Он холодный? Или теплый? Я не могу так. Это как в Новом Завете: "О, если бы ты был холоден или горяч. Но ты, как тепел, не горяч и не холоден..."

— Ты жизнь и смерть, — тихо проговорил Бенедикт, смотря на тонкую темную фигуру, стоящую к нему спиной.
Ты приход марта
на дрожащую
голую землю.
Кровь весны –
анемоны и облака –
твой легкий шаг
возвращает земле
ее боль.
Теперь у всего, что живет.
есть голос и кровь.
Все страдает и корчится
в небе и в сердце,
ожидая тебя.

Бенедикт не думал, что когда-нибудь ему представится возможность уместно в реальной жизни прочесть стихи. Особенно ЭТИ стихи. Но сейчас они словно сами рождались в синем воздухе. Они были необходимы для этой тишины. Для этих огней. И для этой дрожи в теле. На последних строчках его бил озноб, и ему не удалось скрыть его в голосе.
Джуд подождал несколько секунд и стремительно развернулся и одновременно подался к нему. Это было не обычное его кошачье движение, а какое-то торопливое, нетерпеливое, почти рывок.
Мысли в голове Бена заметались обрывками афиш на ветру. Внутри заворочалась его вторая, бешеная ипостась, будто почуяв возможность близкого освобождения. Джуд стоял почти прижавшись к нему, никаких дистанций, никакого пространства для маневра, в пристальном взгляде синих глаз отражался только один вопрос, просьба, требование — здесь и сейчас, броситься вперед очертя голову или отступить, попробовать или струсить. Какого черта, мелькнуло у Бена в голове, мне нужно это сделать. Бог с ним, с завтрашним днем, будет еще время подумать, а сегодня — я буду делать то, что хочу.
Он медленно вытянул правую руку, не отводя взгляда от блестящих глаз напротив, скользнул ладонью по чужому плечу и положил ее на затылок. С внезапным удивлением отметил, что волосы у Джуда мягкие и шелковистые на ощупь. Внутри все горело, пальцы заледенели, сердце колотилось прямо в горле. Так он не психовал даже перед самым первым поцелуем в своей жизни. Джуд вздохнул и отвел взгляд.
И тогда Бен поцеловал его. Медленно и осторожно, нервничая, с любопытством, пробуя. В ответ он получил такое же несмелое движение навстречу, неожиданно робкое прикосновение чужих пальцев к щеке — ожогом вспыхнула кожа. У поцелуя был вкус влажного весеннего ветра и обещания.
Они одновременно отодвинулись и снова посмотрели друг на друга. Бен машинально облизнул губы, и Джуд улыбнулся ему медленной понимающей улыбкой.
— Бен, ты покраснел.
— Вранье, тебе в темноте этого не видно, — усмехнулся Бенедикт. Ему было как-то необычно легко, и, в общем-то, он, конечно, не ожидал, что начнет паниковать, но и никак не рассчитывал на это чувство веселого беспечного удовольствия, оставшееся после поцелуя.
Джуд все так же стоял перед ним, раскачиваясь с пятки на мысок, руки опять в карманах. В отличие от Бена, он как раз не ощущал никакой легкости, а только неудержимое желание продолжить, и нужно было держать себя в руках, потому что вовсе не хотелось показаться похотливым психом и испортить все очарование момента. Но уж очень было трудно терпеть, когда он только что поцеловал вот этот сумасшедший рот, когда он только что гладил вот это скуластое лицо материализовавшегося соблазна... И вдруг Бен снова наклонился и поцеловал его еще раз, словно проверяя эффект.
Эффект вышел потрясающий для них обоих — они чуть не задохнулись, потому что в этот раз никак не удавалось оторваться друг от друга, потому что объятия не хотели разжиматься, потому что язык одного ласкал сладкие и податливые губы другого, потому что чьи-то нетерпеливые пальцы уже тянули футболку из джинсов, потому что бедра самопроизвольно прижимались к другим.
Лязганье замка в двери черного хода было как ледяной водопад. Они отпрыгнули друг от друга мгновенно, встрепанные, с лихорадочно блестящими глазами, дрожащими телами. Бенедикт принялся судорожно рыться в карманах в поисках табака, Джуд скрестил руки на груди и уставился на вход в ресторан.
В проеме появился Кевин. Он был заметно пьян, то ли от успеха, то ли от виски, которым этот успех запивал, а скорее от всего этого вместе. Кевин с укоризной поглядел на своих ведущих актеров. Ведущие актеры выглядели так, словно только что отбились от орды поклонниц. Других ассоциаций у Кевина, слава богу, не возникло.
— Парни, имейте совесть! — воззвал режиссер. — Ну важное же мероприятие, критики кишмя кишат! Сейчас же идите в зал общаться, почему мы с Хеленой должны отдуваться одни?
Джуд бросил на Бенедикта внимательный взгляд. Бенедикту только что удалось прикурить свою самокрутку, и на Спейси он поглядывал строптиво и виновато одновременно.
— Кев, старик, мы сейчас придем, дай Бену докурить.
— Чтобы через пять минут были на месте! — недовольно буркнул Спейси и закрыл дверь.
Джуд и Бен тут же шагнули друг к другу.
— Нам надо поговорить, — проговорил Джуд.
— Наедине, — ответил ему Бен и улыбнулся одним уголком рта. Ответная улыбка Джуда была не менее обольстительной.
— Я собираюсь на выходные к морю, в деревушку неподалеку от Плимута, поедешь со мной?
По телу Бенедикта прокатилась волна предвкушения, он молча кивнул. Темнота вокруг дышала томными обещаниями.
— Будь готов к семи, — сказал Джуд, берясь за ручку двери. Бен, проходя в распахнутую дверь, напоследок коснулся его плеча и довольно улыбнулся, ощутив, как вздрогнул Джуд. Кто сказал, что роль соблазнителя отведена только лишь Лоу? В эту игру можно поиграть и вдвоем.

Четыре часа пути до Уэмбери пролетели, как несколько минут. Обоим казалось, что они сейчас — два подростка на каникулах: беззаботные, в предвкушении грядущих приключений и развлечений. По молчаливому уговору о вечере накануне не было произнесено ни слова, Джуд был поглощен дорогой, Бен, отодвинув сиденье до максимума, растянулся на нем и то дремал, то смотрел в окно, то исподтишка разглядывал Лоу. Судя по тому, что именно в эти моменты Джуд сжимал губы и щурил глаза в попытке удержаться от улыбки, маневры Бена он прекрасно заметил. Странно и приятно было смотреть на руки, уверенно лежавшие на руле, и испытывать острые уколы удовольствия при мысли, что, возможно, уже через несколько часов они будут так же уверенно касаться его, Бена, тела. Стоило прикрыть глаза, и под веками возникали бессвязные и переменчивые образы смутно эротического содержания. Бен вздохнул, выпрямился и привел кресло в стандартное положение. Джуд покосился на него, вздохнул с точно такой же усталой и нетерпеливой интонацией и сказал:
— Нам осталось не больше четверти часа. Слушай, это небольшой городок, почти деревня, я езжу сюда, когда мне хочется побыть одному. Но заняться тут абсолютно нечем.
Бен со вкусом потянулся, намеренно задев при этом локтем плечо Джуда, и заявил:
— Звучит интригующе! Давно я не попадал в места, где абсолютно нечем заняться. Не боишься соскучиться?
— Ну, похоже, я найду чем развлечься... особенно если ты согласишься составить мне компанию, — ровным голосом сообщил Джуд, не отрывая взгляда от запетлявшей на подъезде к городку дороги.
Бенедикт окинул взглядом его красивый профиль, вздрогнул и некстати вспомнил о всех романах, приписываемых его спутнику, вымышленных и настоящих, и о том самом романе, о котором никому в мире не было известно ничего достоверного. От этих мыслей стало тревожно и зябко, накатило беспокойное возбуждение, Бен принялся, волнуясь и не замечая, что делает, кусать губы.
Машина проехала по улице вдоль набережной и остановилась в самом ее конце, у небольшого двухэтажного отельчика, пустого в это время года, когда туристический сезон еще не начался.
Джуд вынул ключ из замка зажигания, открыл дверь со своей стороны и хмуро сказал, отвернувшись в сторону:
— Слушай, перестань кусать губы, я и так еле держусь, скоро начну таблицу умножения вспоминать, чтобы отвлечься.
Бенедикт почувствовал, как внутри живота плеснуло чем-то жарким, но не хотелось пропускать удар на подаче противника. Поэтому он в свою очередь пристально посмотрел на Джуда и в демонстративной задумчивости прикусил нижнюю губу. Глаза Джуда из голубых стали совершенно синими, он неровно выдохнул, усмехнулся:
— Да Вы — коварная сволочь, сэр!
Бен выбрался на воздух и закинул себе на плечо рюкзак.
— Вы просто еще плохо меня знаете, сэр! Не всегда же мне изображать кисейную барышню.
— А ты изображал кисейную барышню? — осведомился Джуд, веселясь.
— Ну надо же было тебя как-то зацепить, — рассудительно ответил ему Бен.
— Ах, так вот что это было! А я-то, наивный, думал, что это я пытаюсь тебя зацепить!
На пороге появилась престарелая хозяйка, уже давно углядевшая своих гостей через окно, и диалог, только-только начавший приобретать интерес, пришлось скоропостижно свернуть.
Им отвели два крошечных номера, единственных на втором этаже, с видом на море, с пасторальными романтичными занавесочками в цветочек, на подоконнике – горшки с геранями, на спинках кресел — вязаные салфеточки, фарфоровый кувшин на комоде. Ванная комната оказалась одна на оба номера, в конце коридора. На оклеенных полосатыми обоями стенах были развешаны морские пейзажи в скромных рамках.
Пожилая дама повела Бена в его номер, а Джуд подошел к окну и выглянул наружу. Городок будто вымер — середина четверга, еще не сезон, совершенно пустая набережная, снежные барашки пены у берега, тихое бормотание моря. Внезапно его охватило беспричинное счастье, бестолковое, необъяснимое, спазмом сжавшее все внутренности, парализовавшее тело. Счастье в понимании Джуда всегда было чем-то мгновенным, мимолетным ощущением, приходившим неожиданно, совершенно не в те моменты, когда оно, казалось, должно было явиться. Но со вчерашнего вечера эти приступы одолевали его безостановочно, всего лишь понимание того, что на все его действия отвечают взаимностью, просто и открыто, не бросая его от надежды к отчаянию, приводило его в состояние какого-то детского восторга. Ему, взрослому, почти сорокалетнему мужику, хотелось по-дурацки скакать и прыгать, куда-то бежать, делать что-то бессмысленное и сумасшедшее...
Шаги по коридору, скрип двери, он замер у открытого окна, теплое дыхание над плечом, руки Бена вокруг его живота и низкий, хриплый голос у уха:
— Мне хотелось сделать это снова с того момента, как нам пришлось покинуть внутренний двор ресторана... Я еле терпел в машине, ты, мировой секс-символ!
Слабость в коленях, жар в пояснице, стремительно становящиеся тесными и неудобными джинсы у обоих, сумасшедшие глаза Бенедикта и томный вздох Джуда — и нарастающее напряжение, и уже невозможно повернуть назад, да и нет никакого желания поворачивать, зачем?
Бен провел языком по его шее, медленно, с какими-то короткими полувздохами-полувсхлипами. Джуд наконец-то позволил себе поцеловать его так, как уже давно хотел — почти кусая, втягивая себе в рот его нижнюю губу и язык. Он запустил обе руки Бену под майку, живот — твердый и гладкий — вздрогнул от прикосновения его рук. Звякали металлические пряжки на ремнях, оба издавали невнятные хрипящие возгласы, стон Бена в ушах Джуда был как какое-то дьявольское возбуждающее средство, хотя куда уж дальше, разве это возможно?
Они стянули свои майки, движения становились все более нетерпеливыми и лихорадочными, Бен (куда только подевалось его смущение и стеснение?) справился с болтами на джинсах Джуда и потянул их вниз, другой рукой высвобождая его член, нечаянными касаниями заставляя и шипеть, и охать, и морщиться от наслаждения. Еще через пару минут бестолковой возни они оказались, наконец, в постели, оба голые, с жадным любопытством рассматривающие друг друга. Каждый из них видел перед собой прекрасное, совершенное тело, лицо, перекошенное страстью, их стоны сливались, ни один из них не мог больше ждать. Сказались все эти долгие недели почти наедине на сцене, бесконечные репетиции, ставший почти родным запах другого. С самой первой минуты знакомства все шло к этому, их тела знали лучше хозяев, что им нужно, феромоны беспрепятственно путешествовали от одного к другому, исподволь притягивая все ближе.
Джуд взял в руку член Бена, одновременно углубляя поцелуй. В ответ — судорожный вздох, и бедра навстречу его руке, и пальцы на ягодицах, уже не холодные, настойчиво скользнувшие глубже. Джуд вскрикнул и напрягся, он никак не ожидал такой уверенности, Бен вел себя, на самом деле, как опытный любовник, властно и совершенно не стесняясь. Но упускать инициативу тоже не хотелось, поэтому Джуд мягко отстранился и сполз ниже, прошептав:
— Хочу узнать твой вкус, не сдерживайся, — и провел кончиком языка по всей длине члена, дразняще задержался на уздечке и, только дождавшись нетерпеливого движения навстречу, взял его в рот целиком.
Бенедикт ерзал под ним, издавал такие хрипы, от которых Джуду казалось, что его собственный член сейчас лопнет, пересохшими губами просил, когда Джуд замедлял темп и почти выпускал его изо рта: «Ну перестань, быстрее, ну пожалуйста, быстрее! Не смей отстраняться, возьми меня снова! Глубже! Пожалуйста, еще раз... проведи языком по головке, боже!.. Возьми меня еще крепче!» и, выгибаясь дугой, кончил Джуду в рот с вырвавшимся сквозь плотно сжатые зубы воем. И тут же потребовал, чтобы Джуд его поцеловал. Поцелуй со вкусом спермы Бена стал для Джуда последней каплей, судорога оргазма заставила его упасть на Бена, и его собственная сперма забрызгала Бенедикту всю грудь. Не было сил открыть глаза, не то чтобы шевельнуться. Несколько минут полностью обездвиженные, с трудом переводя дыхание, они лежали рядом, очень медленно возвращаясь в реальность. Ветер с моря пробирался через распахнутое окно и развевающиеся занавески и смешивался с витающим в комнате запахом долгожданного и наконец-то случившегося секса в волнующую смесь.
Бен провел рукой по испачканному животу и неторопливо облизал пальцы по очереди, глядя Джуду прямо в глаза. Было ясно, что на этом никто из них не остановится.

Позже выяснилось, что туман в головах на почве секса не прошел, и улучшения не предвидится. Обнаружилось это в тот момент, когда Бенедикт и Джуд сидели в пустом ресторанчике, и Бен, выясняя у официантки что-то по поводу меню, в задумчивости постучал пальцем по губам. Джуд понял, что теперь этот жест в исполнении Бена будет вызывать у него одну-единственную ассоциацию, сопровождающуюся определенной реакцией, к сожалению, не подходящей для людных мест. По прищуренным глазам Бена было видно, что для него это тоже не секрет. Официантка удалилась, и Бен улыбнулся медленной и обольстительной улыбкой. Джуд откинулся на спинку стула и сказал, широко улыбаясь в ответ и чуть ли не воркуя:
— Развратная сволочь!
— Извращенец, — услышал он издевательский смешок.
— От извращенца слышу.
— Я старался.
— Я это заметил. Как аппетит? Не пострадал?
— Мне казалось, тебе досталась порция побольше.
Джуд вздохнул. Удар достиг цели. Последствия не заставили себя ждать. Джуд поерзал в своем кресле и, небрежно кроша булочку, спросил:
— Надеюсь, тебе было вкусно?
Теперь настала очередь Бенедикта ерзать в кресле и ковырять вилкой в пустой тарелке.
Явилась официантка с блюдом устриц.
Джуд, уставясь прямо на своего собеседника, не глядя поднес одну к губам и приоткрыл рот. Отсутствие людей в зале позволяло им играть в свои игры не стесняясь, однако Бен сомневался, что Джуда бы остановил и переполненный ресторан. Под длинными девичьими ресницами полыхал такой огонь, что кожа Бена покрылась мурашками.
Обед прошел скомкано и быстро, что именно оказалось в желудках, не мог потом вспомнить ни один из них. Силы воли хватило только на то, чтобы не бежать к гостинице вприпрыжку.
Захлопывая за собой дверь в комнату (для разнообразия в этот раз они оказались в номере Бена), Джуд, дергая рукава куртки, вынужден был признаться с неожиданным смущением:
— Боже мой, я веду себя, как семнадцатилетний мальчишка!
— Мы ведем себя как семнадцатилетние мальчишки, — поправил его Бенедикт.
— Это сумасшествие какое-то, ну в самом деле! — пробормотал Джуд, плюхаясь на кровать, на него снова волнами накатывало болезненное возбуждение при виде раздевающегося Бенедикта, его длинных ног, тонкой талии, перекатывающихся под кожей узких и крепких мышц спортивного тренированного тела.
Бен повернулся, увидел, как Джуд снимает джинсы, лежа на кровати, приподняв бедра и внимательно глядя на него, и в этот момент его осенило, что вот так случайно, неожиданно, ни на что не надеясь и не задумываясь, он нашел второго себя, почти идентичного, может быть, совершеннее и лучше. Будешь только моим, внезапно полыхнуло у него в мозгу. Уже почти теряя контроль, он лег рядом, стараясь притянуть Джуда как можно ближе, стать с ним одним существом, и тут Джуд прошептал, касаясь своими губами его:
— Ну, будь же собой, настоящим, таким, каким ты бываешь на сцене... Хочу тебя бешеного...
И этот шепот, замшевый, утягивающий в безумие, окончательно сорвал все барьеры Бенедикта, правда, их почти и не осталось, наружу рвался неподвластный ему зверь.
Джуд кусал Бена за шею и настойчиво прижимался своими бедрами к его, ничуть не облегчая положения.
— Да я тебя просто трахну сейчас без всяких церемоний, ты это понимаешь? — бесцветным голосом сказал Бен, пытаясь хотя бы припомнить, в каком именно кармане рюкзака лежит предусмотрительно прихваченная им в поездку смазка.
Джуд вывернулся из его рук, на щеках горело по пятну, повернулся на живот, в тишине комнаты раздался его насмешливый голос, чуть растягивающий гласные, приглушенный подушкой:
— Ну давай, что ж ты ждешь? Я в твоем распоряжении. Весь...
Сдерживаться было очень трудно, и еще какое-то время ушло на то, чтобы разворошить рюкзак, и идиотский флакон, конечно же, оказался в самом последнем кармане, а все это время длинные пальцы и требовательные губы касались тела Бена тут и там, доводя до исступления, совершенно не давая соображать, умело держа на грани. Наконец, все было найдено, и уже совсем не нежно он перевернул не сопротивляющегося Джуда к себе спиной и левой рукой подтянул его ближе, одновременно действуя правой, перемазанной в смазке, помогая ему и себе перед проникновением. А потом оставалось только изо всех сил терпеть, медленно двигаясь, крепко сжимая узкие бедра, слушая сводящие с ума стоны, глядя на блестящую от пота спину, и терпеть еще, когда Джуд стал сам прижиматься все ближе, все резче, и дотянуться до его члена, одним этим прикосновением доведя его до оргазма, и кончить самому, бурно, не выдержав сокращений мышц любовника вокруг собственного члена...

продолжение следует.

@темы: Шерлок Холмс, перепост